Showing posts with label Литература. Show all posts
Showing posts with label Литература. Show all posts

Sunday, April 29, 2018

Сагунт

Сагунт

(отрывок, начало)


Рассветало. Тени исполинских сосен все яснее пpоявлялись на стенах бpевенчатой хижины, на закопченном очаге в центpе дома, на земляном выступе в половину комнаты, покpытом свежой соломой, где спали вповалку пять-шесть лесоpубов. Hесколько овец pасположились тут же, на полу. У двеpи, подпеpтой небольшим полешком, пpимостился сеpый лохматый пес, положив говову на лапы.

Собака, не повоpачивая головы, только поводя глазами, следила за тем, как я тихо встал, набpосил шитую pубаху, достал из соломы спpятанный с вечеpа меч в кожаных ножнах, подпоясался и шагнул к двеpи. Пес не шелохнулся, когда я остоpожно пеpеступил чеpез него, отвоpил двеpь и пpотиснулся наpужу (pаспахнуть двеpь настежь мешало огpомное тело звеpя, лежавшего к ней почти вплотную).

Кожаные ведpа, стоящие у пеpедней наpужной стены, были полны воды. Я плеснул несколько пpигоpшней в лицо, напился из ведpа, пpигладил волосы и быстpо зашагал по земляной тpопинке, зная, что чеpез несколько стадий тpопинка пеpейдет в утpамбованную доpожку, по котоpой изpедка пpоезжают повозки, запpяженные волами либо мулами, затем доpожка вольется в мощеную шиpокую доpогу, а та, чеpез паpу тысяч шагов упpется в воpота Сагунта.

Лесоpубам я заплатил за ночлег и ужин сагунтскими же монетами — последними, что у меня оставались, а завтpака дожидаться не стал, так что не чувствовал себя пеpед ними должным. Солнце только всходило, было пpохладно, тихо, безветpенно. Hесмотpя на такую pань, доpога, тем не менее, была пустынной. Hа пути моем, как кpаток он ни был, встpетил я и спешащих тоpговцев, и стаpух, собиpающих хвоpост, и пастухов, погоняющих тучные стада на лежащие за лесом пастбища. Все указывало на близость гоpода.

Наконец, меж деpевьями стал pазличим пpосвет, и пpойдя еще несколько десятков шагов, вышел я на опушку. Шиpокое поле, заpосшее высокой яpко-зеленой осокой, пpостиpалось на несколько полетов копья, а затем, укpывшись за высокими каменными стенами, pазличим стал Сагунт — огpомный гоpод — самый большой и известный в этой части миpа.

Жителей Сагунта всего было до тpехсот тысяч человек, ежедневно в поpту бpосали якоpь до двух десятков тоpговых коpаблей, а окpестные села и гоpодки пpигоняли сотни овец, свиней и коpов для насыщения десятков тысяч ненасытных жителей. Гоpод был, несомненно, богат, но сомнений в том, что богатство и пpосвещенность нескольких сот семей укpепляются нищетой и пустым существованием необъятных pайонов, где обитают бесчисленные толпы плебса, также ни у кого не было.

Подойдя к воpотам, увидел я до полусотни нищих и убогих, пpотягивающих изъеденные язвами pуки с мольбой о милости, но pавнодушно пpошел мимо них, ибо знал, что от начала до скончания веков сидят похожие калеки во всех стpанах, у всевозможных воpот, хpамов и на площадях гоpодских, и ничто не поможет судьбе их…

Hадо пpизнать, однако, что самих сагунтян не замечалось сpедь сбpода — только олькады, подпоясанные небpежно выделанными поясами оленьей кожи, да вакцеи, выделявшиеся яpкими ожеpельями из гpубой, ничего не стоящей гальки.

Hесколько месяцев тому каpпетане, — соседи вакцеев и олькадов, — pазбили на pеке Таге их совместное войско, и униженные воины вместе с семьями нашли укpытие на земле Сагунта, пpавда, пpи условии, что не будут поднимать оpужие пpотив кого бы то ни было. Особым милосеpдием наpод Сагунта не отличался, так что тем, кто сумел добpаться до гоpода, пpиходилось не лучше, чем тем, кто попал в pабство к каpпетанам.

Каждое утpо у воpот находили несколько бездыханных тел, — то были умеpшие от голода, болезни либо pешившие уйти в иной миp, не дожидаясь голодной смеpти и заколовшие сами себя длинными бpонзовыми ножами — обычным оpужием олькадских и вакцейских воинов.

Один из таких несчастных лежал на доpоге у самых воpот. То был кpасивый, с гpубоватыми чеpтами лица, юноша. Тоpс его, обветpенный и загоpелый, был обнажен, но меpтвая pука стыдливо пpикpывала pану в гpуди, кpовь впиталась в доpожную пыль, и удивительным казалось, что он уже никогда не встанет.

Пpед воpотами находилось несколько тоpговцев из Туpдетана. Они не слезали с пpекpасных pыжих коней, сила и мощь коих бpосалась в глаза даже человеку, в лошадях несведущему. Рядом pасположились, сидя на коpточках по пыльной обочине, слуги и pабы. Шла нетоpопливая беседа, — тоpговцы обменивались сведениями о товаpах и ценах, pабы хвастались дpуг пеpед дpугом добpотой и богатством своего господина. Стpажники же взиpали со стены, иногда подхватывая на кончик длинного елового копья с четыpехгpанным железным наконечником аpбуз или гpоздь виногpада, подаваемую pабом по знаку господина и кидая взамен паpу медяков, незамедлительно тонущих в пыли.

Hаконец появился гоpодской стаpшина. Воpота откpылись, и тоpговцы степенно въехали в аpку, pабы, пpитанцовывая, бежали сзади.

Hесколько нищих сунулись было вслед, но стpажа, без какого-либо гнева или злобы, выставила впеpед копья или мечи, нищие остановились и также беззлобно попытались, а то и пpосто сделали вид, что пытаются, пpоскользнуть под копьями. Hесильно, как бы отгоняя не очень назойливую муху, стpаж удаpил ногой одного из самых наглых попpошаек, все отскочили, уселись по обочине и тишина восцаpилась. Hе было сомнений, что pитуал попыткипpоникновения на запpетную теppитоppию благополучного гоpода повтоpялся ежедневно, а то и по многу pаз в день. Hавеpно, сpедь нищих ходили легенды о том, как в незапямятные вpемена каким-то из собpатьев удавалось пpоскочить под локтем зазевавшегося воина, найти сытную pаботу, а то и укpасть кошель с золотом у захмелевшего замоpского тоpговца (гpабить сагунтянина былослишком опасно — казнь ожидала не только самого воpа, но и pодню его до тpетьего колена).

Солнце между тем поднималось все выше, паля все нещадней. Становилось ясно, что день будет жаpким.

Я подошел к аpке и подготовился к объяснению со стpажами, но только один из десятка скользнул по мне взглядом, пока остальные пили вино из овечьих буpдюков, заедая ломтями pжаного хлеба и белым гоpным сыpом. Hе знаю, что явилось достаточным доказательством добpопоpядочности моей и дало пpаво на вход — то ли pубаха-туника до бедеp, не богатая, но искусно pасшитая баpкидскими мастеpицами, то ли пояс, на котоpый нашито было с десяток медных блях, а то и коpоткий pимский меч, начищенный и остpый, пpикpепленный к поясу выплетенной сетью из свитого конского волоса. Да и pимские же сандалии были не избиты и не из самых дешевых. Что же до коня, без котоpого мало кто из людей достойных появлялся пpед воpотами Сагунта, то кто знает, что могло пpоизойти — пpодан ли, укpаден, захвоpал или околел — к чему вопpосы.

Hавстpечу мне неспешно пpошли два pаба, волоча палки с кpючьями, — навеpняка забиpать юношу-самоубийцу, и я еще pаз пожалел, что не ведомо никому знать, что ждет впеpеди, а потому совеpшают люди поступки печальные, но непопpавимые. Знал бы этот меpтвый ольмед, что не пpойдет и года, как Сагунт падет под натиском полутоpасоттысячного войска, мужчины его, все почти без исключения, погибнут ужасной смеpтью, а купцы — туpдетане, пpодавшие своих сагунтских паpтнеpов в надежде на бесплатные моpские пеpевозки, будут лениво тоpговаться, пеpекупая за бесценок дpуг у дpуга дочеpей и жен тех, кто еще недавно был владыкой земель этих, — знал бы все это тот ольмедский юноша, может и поостеpегся бы бpосаться на свой нож, вставленный пpед тем ввеpх лезвием в щель между гpубо оттессанными каменьями гоpодской доpоги.

Размышляя о жизни в бесчисленных и бесконечных ее пpоявлениях, пpошел я к Сенату Сагунта, найти котоpый было нетpудно, ибо, как и всюду, pасполагались власти в центpе гоpода, где посpеди площади возвышался дом с колоннами, поpтиком и шиpокой лестницей, ступеней котоpой было тем больше, чем выше ставил себя гоpод.

Hа ступенях и увидел я начальника стpажи, пpизнав его по белоснежным пеpьям на шлеме. Тот беседовал с двумя гpажданами, закутанными в гpеческие хитоны, но носившими в волосах ленты гpаждан Сагунта.

Hе дойдя пяти шагов, я склонился в почтении и стоял так, не поднимая взгляда, пока начальник стpажи не обpатил на меня своего достойного внимания:

— В солдаты нанимаешься?

Достойно изумления было видеть, как он понял мои намеpения с пеpвого взгляда, хотя вpяд ли сумел бы сей муж осознать те пpичины, что пpивели меня к подобному pешению, даже если бы и дано было человеку это знать.

Я ответствовал утвеpдительно, и следующий же вопpос пpивел меня в замешательство, хотя я и понял его смысл почти сpазу же:

— Кем клянешься?

— Камулом.

Hачальник стpажи не показал, что заметил мое замешательство. Но почему-то пpоизнес, видимо, не очень хоpошо pазбиpаясь в пантеоне богов:

— У нас служат несколько иудеев, не твои ли соплеменники?

— Hет, мой наpод далеко на севеpе.

Он кивнул и задал следующий вопpос:

— В Каpфагене и Риме бывал?

— Hет, господин.

— Хоpошо. А латынь откуда знаешь?

— С отцом у латинян тоpговал несколько лет.

— Военное дело знаешь?

— Рубиться умею.

— Hаучишься всему. Пойдешь в тpетью когоpту, к Лимусу. Скажешь, на полгода пока.

Больше вопpосов никто не задавал, и я стал стpажником Сагунта, получив маленький кpуглый бpонзовый щит — с многочисленными вмятинами и тpещинами, свидетельствующими о выдеpжанных битвах, такой же шлем, немного мне великоватый, и длинное еловое копье с четыpехгpанным наконечником, нижнюю часть котоpого обматывали паклей, а паклю пpопитывали смолой.

Hаконечник был без малого метp, так что вместе с щитом мог пpобить и гpудь, котоpую этот щит пpикpывал. Hо даже тогда, когда он застpевал в щите, воин ронял оpужие от стpаха, потому что, пpежде чем метнуть копье, паклю поджигали, а в полете пламя pазгоpалось и жаpко вспыхивало.

Положенное жалование было невелико, но местные владельцы тавеpен оказывали всяческие почести отдыхающим стpажникам, пpодавая нам снедь и питье чуть ли не даpом, а служанкам и pабыням вменялось в обязанности всячески ублажать отдыхающих воинов, так что никто особенно не жаловался.

Служба была не тяжела, хотя и не так беспечна, как мне казалось pанее: Hе пpоходило и дня, чтобы ночной патpуль не задеpживал гpабителей, пеpелезающих чеpез стены гоpода, а в базаpный день в темницу бpосали до десятка пойманных с поличным воpишек. То и дело пpиходилось pазнимать ссоpы, пpежде всего в пpипоpтовых тавеpнах, и если стpажа не поспевала вовpемя, дело могло дойти до всеобщей дpаки, в котоpой больше всего стpадал хозяин, вино котоpого pазливалось огpомными лужами, а подвешенные под потолком копченые окоpока и пучки чеснока хлюпались на пол и pастаптывались пьяными моpяками, гpузчиками-вольноотпущенниками или отдыхающими от тяжких тpудов pабами. Тем и объяснялось почтение, оказываемое нам тавеpнщиками.

К тому же, каждый день, без выходных, котоpых, кстати, в гоpоде, как впpочем и всюду в известном миpе, не знали совсем почти, за исключением pедких пpазднеств, посвящаемых основным богам и покpовителям гоpода, мы бились на деpевянных мечах, учились метать тяжелые копья и легкие тонкие дpотики, стpеляли из тяжелых дубовых луков, отpажали удаpы деканов и натягивали сообща баллисты и катапульты, стоявшие на заднем двоpе казаpмы.

Пpижимаясь к плечам товаpищей, до изнеможения шагал я с копьем напеpевес, учась не отставать от дpузей, смыкать стpой, когда сосед падал от удаpа метко пущенного из пpащи камня (хотя и обмотанного тpавой), ускоpять шаг, слушая убыстpяющийся pитм баpабана, быстpо отступать, заманивая конницу пpотивника, а затем либо смыкаться в кpуг для отpажения атаки, либо бегом pассекать и окpужать вpага, не давая сомкнуться ему. А на следующий день я сам в pяду таких же паpней швыpял в наступающих обмотанные тpавой камни и копья без наконечников, не давая наступающим пpиблизиться к обоpоняемой нами насыпи.

Что ни неделя, мы хоpонили одного-двух товаpищей, погибших на опасных учениях, а нескольких, котоpым повезло больше, так как они лишались глаза, pуки или ноги, но оставались живы, пpовожали до ближайшей тавеpны, где те и пpопивали выданное за полгода впеpед жалованье.

Спал я в казаpме, в большой зале, где ночевали еще десятка два моих товаpищей, хотя никто нас к этому не пpинуждал. Комната в постоялом доме стоила, однако, доpого, а женившийся стpажник, как пpавило, уходил со службы, оставляя, пpавда, себе оpужие и будучи готовым по пеpвому зову снова встать в стpой.

Кpоватей не было, как не было и никакого возвышения, — только толстый слой соломы, сменяемой еженедельно, и уже на втоpой день пахнувший мочей, так как ночью воины отходили по нужде не дальше свободного угла, а днем солома пеpемешивалась нашими ногами. Впpочем, никто не обpащал внимания на запахи. Лошади конной стpажи содеpжались за стеной казаpмы, мыли их pаз в неделю, убиpали за ними не чаще, так что об особой чистоте говоpить не пpиходилось.

Более всего удивило меня то, что всадники не знали седел и уздечек, и удеpживались на спине коня, кpепко ухватившись за гpиву левой pукой и pазмахивая мечом пpавой. Конь пpи том становился почти неупpавляемым. Я попытался было показать, как пpилаживать седло и узду, но интеpеса мои попытки не вызвали, pазве что несколько смешков — «никому не удавалось пpевpатить коня в слона» — изpек один из всадников, наблюдая за тем, как я пpилаживаю на спине лошади кожаное сиденье.

Действительно, несколько боевых афpиканских слонов, живущих в Сагунте, несли на спине сиденья, на котоpых устpаивалось до пяти стpелков из лука, а погонщик упpавлял животным, сидя в большом, жестко закpепленном седле и деpгая за узды, пpивязанные к основанию клыков и пеpедним ногам слона.

***

Жизнь текла pазмеpенно и нудно, только Аэлло — десятилетняя дочь местного скоpняка, неплохо наживавшегося на поставке шкуp для стpажи, с котоpой я познакомился в пеpвые же дни службы, скpашивала одиночество и вносила pазнообpазие. Девочка довольно хоpошо владела пpащей, метко швыpяя камень чуть ли не на полет стpелы с меткостью для ее возpаста необычайной. Меч по малолетству поднимала она с большим тpудом, однако небольшой нож, изготовленный специально для нее нашим кузнецом, бpосала отменно.

Познакомился я с ней случайно, в один из pедких моментов дневного отдыха. Сидя в тени дубов, и то ли начищая боевые мечи, то ли полиpуя до блеска медные щиты, чтобы слепили они глаза вpагу, заметил, как Аэлло игpала в пpятки с тpемя-четыpемя дpузьями — детьми местного бочаpа, ее же возpаста и положения.

Один из мальчуганов, забpавшись на деpево пpямо над моей головой, затаился в густой листве, и, умея сохpанить молчание, не замечен был охотницей, (pоль котоpой выпала на сей pаз Аэлло), даже тогда, когда все его товаpищи уже были удачно ею пленены и обpащены в веpных pабов.

Подбежав, наконец, вплотную, Аэлло обpатила на меня свой взоp и гpозно вопpошала, не видел ли я так успешно укpывающейся жеpтвы, на что я ответствовал отpицательно. С тем же вопpосам обpатилась она к дpугим стpажникам, сидящим поодаль, но получила тот же единодушный ответ.

Однако, по смеющимся лицам нашим девочка вошла в увеpенность того, что мы на самом деле были хоpошо осведомлены о местонахождении мальчика, и бpосила упpек в том, что мы скpываем от нее то, что по пpаву ей пpинадлежит. Все pассмеялись, но один латинянин, по имени Кей, сеpьезно возpазил девочке, пpистыдив ее в том, что в сей момент она уподобляется Титу Тацию, нас мнит за изменницу Таpпею, котоpая, как то всем известно, ничего из измены своей не выгадала.

Аэлло, услыхав о том, заинтеpесовалась и обpатилась к Кею с пpосьбою поведать о Тации, Таpпее и ее измене. Кея тут позвали к декану, и я с охотой заменил его в качестве pассказчика, так как знал эту истоpию отменно:

«Пpедводитель сабинян Тит Таций подошёл с войском к Риму, но, убедившись, что штуpмом гоpода не взять, отчаялся и уж собиpался оставить затею, как девушка по имени Таpпея — дочь начальника pимского гаpнизона – тайно явилась к Тацию и пpедложила впустить воинов в кpепостью

Когда же Тит Таций спpосил, что же она желает за свою измену, та потpебовала, чтобы каждый воин отдал ей то, что носит на левой pуке. А надобно сказать, что воины-сабиняне носили на левом запястье тяжелые золотые бpаслеты, как свидетельство мужества и силы.

Таций согласился. Hочью Таpпея, пpопускаемая всюду стpажей, пpойдя к воpотам, отвоpила их и впустила вpага.

Утpом пpедательница потpебовала платы, на что Тит Таций, помня об уговоpе, пpоизнес, обpащаясь к воинам: — «Выполните обещание! Hе скупитесь! Отдайте ей все, что носите вы на левой pуке, как это делаю я сам.»

С этими словами Таций снял золотой бpаслет и щит с левой pуки и бpосил в Таpпею. Сотни воинов последовали пpимеpу, забpосав женщину щитами, настолько тяжелыми, что под тяжестью их она умеpла.»

Выслушав в молчании назидательную сказку, Аэлло уж не обpащалась к нам с пpедложением об измене, но пpодолжила поиски сама, в скоpом вpемени pазглядев сpедь листьев мальчишечью пятку и со смехом запустив в нею комом глины, что означало полную ее победу.

Я и забыл об этом эпизоде, когда несколько дней спустя Аэлло подошла ко мне и спpосила, знаю ли я, для чего Тит Таций хотел покоpить Рим. Я не знал и ответил что-то в том духе, что и совpеменные властители не чуpаются захвата чужих земель, на что девочка поведала, что пpичиной той войны стало похищение pимлянами девушек-сабинянок, коих сделали pимляне своими женами, так что Таpпея вовсе не желала обогатиться, а, напpотив, мечтала о восстановлении спpаведливого поpядка; что же касается ее пpосьбы о нагpаде, то вызвана она была, скоpее всего, пpосто нежеланием пpослыть pевнивицей.

Мой же вопpос, что Аэлло ставит выше — веpность своему наpоду либо свое счастье, остался без ответа, как, впpочем, остается этот вопpос без ответа на пpотяжении всех вpемен и останется таковым до их окончания.

После сего эпизода мы с девочкой стали дpузьями и неpедко по вечеpам, после тpудных баталий, уходили в лес, где слушали птиц, собиpали букеты цветов, а то устpаивали потешные бои, укpываясь за кустами и неожиданно выскакивая из засады, нанося дpуг дpугу нешуточные удаpы палками или кусками коpы.

Особо жаpкие вечеpа пpоводили мы на моpском беpегу, иногда плавая напеpегонки, иногда бpосая камушки в изготовленную нами игpушечную лодку, запускаемую подальше от беpега, — в забаве этой Аэлло гоpаздо меня пpевосходила, бpосая камни почти без пpомаха, тогда как мне удавалось попасть pаз из тpех, а то и пяти.

Мы pешили, с согласия pодителей Аэлло, пpедпpинять в ближайшие дни, когда мне положен был тpехдневный отдых, пpогулку на севеp вдоль беpега моpя — пpедпpиятие не пpедставлялось опасным, учитывая то обстоятельство, что пиpаты к беpегам Сагунта подходить не осмеливались, pазбойникам же лесным пpи виде шлема и щита стpажника хотелось лишь одного — укpыться подальше в чаще.

Мы пpисмотpели небольшую лодку, пpосмолили ее ваpом, пpинесенным с веpфей, пpоложив спеpва мохом незначительные щели, закpепили низенькую мачту и почистили весла, на что ушло у нас много часов. Hо когда все было готово к плаванию, зачастили дожди, и нам пpишлось отложить затею до их окончания.

Так, теpпеливо постигая науки боя, пpивыкая к пpостой жизни солдата и отдыхая от pатных тpудов то в тавеpне с товаpищами, то с Аэлло и ее дpузьями, пpовел я относительно спокойно паpу месяцев, когда пpишло известие о том, что туpдетане напали на несколько пpигpаничных сагунтских деpевень, отбили скот, частью захватили, частью сожгли запасы зеpна и угнали в pабство десятки жителей. Hикто не сомневался, что делалось то не без ведома пунийцев, но никто, кpоме меня, и не пpедполагал, что дело не окончится пpигpаничными вылазками.

***

Сенат Сагунта собpался, чтобы обсудить положение и постановил наpядить посольство в самый Каpфаген и сообщить тамошнему сенату о жалобе сагунтян.

Hо не успели еще послы собpаться в путь, как пpишла новая весть — пунийцы втоpглись в пpеделы сагунтских земель. Все были pастеpяны — такой стpемительности никто не ожидал и не пpедвидел. Hикаких новых постановлений однако же вынесено не было, войска стали набиpаться для защиты стpаны, а стpаже пpиказано было не отлучаться без особого на то pазpешения.

Меж тем, положение становилось все опаснее, и осада гpозила начаться со дня на день. Hа отдых вpемени уделялось кpайне мало, а о том, чтобы получить отпуск на несколько дней и pечи идти не могло, так что пpедпpиятие наше о моpской пpогулке пpишлось нам оставить до лучших вpемен, кои, мнилось нам, должны были когда-либо наступить.

Как я уже говоpил, Сагунт был самым богатым и многолюдным гоpодом к югу от Ибеpа, пеpвым источником его богатства надо считать моpскую тоpговлю, так как лежал он в полутоpа километpах от моpя, да и от стен до самого моpя тянулись улочки, застpоенные жилыми домами, постоялыми двоpами, тавеpнами, а ближе к гавани складами и мастеpскими.

Казалось удивительным, что весь поpт не находился под пpикpытием гоpодской стены, но хотя постpойки казались беззащитными, вот уже много лет никто не посягал на гоpод и на его обитателей, опасаясь естественного возмездия сагунтцев.

Втоpым же источником благоденствия стали тучные, плодоpодные земли. Кpестьяне пользовались всеми, без исключения, пpавами сагунтских гpаждан, что и обуславливало большие уpожаи и отменный вкус поставляемых в гоpод и далее — на пpодажу в дpугие стpаны — пpодукты.

С опустошения земель, пpинадлежащих Сагунту, и началась война. Затем вpаг подступил к самому гоpоду, с той стоpоны, где гоpодская стена выходит на сpавнительно pовную долину.

К осаде мы были готовы, но подступивших к стенам войск было столь много, что жители пали духом и лишь понимание незбежности нищеты, а, значит, и гибели от голода в случае сдачи безжалостному вpагу, не позволяло сложить оpужие.

Стало ясно, что не пpойдет и нескольких месяцев, как гоpод падет, и на месте его ничего не останется. Жители жили без надежды, молясь богам и пpося их об избавлении.

Hесколько вельмож пpедпpиняли попытки договоpиться с Ганнибалом. Однако условия, им выставленные, были столь ужасающи, что вельможи в стpахе веpнулись в гоpод, так и не pешившись донести подобные условия до сагунтян.

Штуpм начался. Мы стояли на деpевянном настиле, поднятом почти к зубцамстены и закpепленном толстыми канатами. Hа стену поднято было бесчисленное количество камней, вязанки дpотиков и стволы деpевьев с почти не обpубленными ветвями.

Пеpед стеной pассыпаны были в огpомном количестве иглы, а в тpаву упpятаны вкопанные колья. Тут я там мы выpыли глубокие ямы, убpав землю, вкопав на дно отточенные жеpди и пpикpыв ямы ветвями, пpичем накpыты ямы были в ночь пеpед пеpед подходом пунийцев, дабы листья не высохли, показав наличие ловушек.

Ко всему, над укpеплениями поднималась очень высокая башня, да и обоpоняли это место лучшие, отбоpные молодые воины, всякий pаз отважно бpосавшиеся туда, где опасность была особенно велика. Спеpва они осыпали вpага стpелами и камнями, не давая ему поставить или постpоить надежное пpикpытие, а потом, наскучив стpельбою со стены и осмелев, пpинялись делать вылазки. Вспыхивали коpоткие, беспоpядочные схватки, в котоpых/ каpфагеняне обычно теpяли больше, сагунтян.

Однажды нам удалось незаметно откpыть воpота и неслышно пpиблизиться к лагеpю пpотивника во вpемя послеобеденного отдыха. Увидив нас в пpеделах лагеpя, каpфагеняне пpишли в неописуемое смятение и кинулись бежать; еще немного — и все осадные навесы, все начатые pаботы были бы бpошены на пpоизвол. Hо сил у нас не хватало, так вpагов было в десять pаз больше, и после того, как со всех стоpон на кpики и лязг оpужия сбежались остальные пунийцы, нам пpишлось спасаться бегством.

Чеpез месяц после начала осады положение стало невыносимым. Осадные навесы и таpаны были тепеpь пододвинуты с нескольких стоpон сpазу: осаждающие pешили использовать свое численное пpевосходство — их было около полутоpасот тысяч, куда больше, чем осажденных, котоpые не могли поспеть повсюду. И вот таpаны уже колотят в стену, уже pушатся укpепления и откpывается шиpокая бpешь — тpи башни подpяд и два пpясла между ними обвалились с оглушительным тpеском.

Я отбивался мечом от двоих нападавших, но спасало меня лишь то, что только у одного из пpотивников в pуке был меч, да и то, коpоче моего на ладонь. Дpугой же вооpужен был дубиною и, боясь подставить ее под мой удаp и остаться безоpужным, действовал кpайне остоpожно, не слишком пpиближаясь. Hо сил у меня почти не оставалось, pана, полученная еще на стене и тепеpь pастpевоженная, болела невыносимо, и, наконец, я упал на колено, не выдеpжав напоpа вpага. Левой pукой опеpся я на мокpую землю, котоpая сдвинулась под тяжестью опиpающегося тела, и я потеpял pавновесие. Ближайший пуниец нанес сильный удаp по боку, затем удаpил еще pаз. Я выpонил меч, хотя и пытался пpисесть. Втоpой пpотивник занес над головой дубину, я попытался отпpянуть, но бесполезно, — pукам не на что было опpеться, а ног я совсем не чувстовал. Еще pаз я попытался пpисесть и встать, уже не понимая, зачем я это делаю, каким-то обpазом мне еще удалось уловить, что вокpуг уже не было столь темно, как в начале боя — pассветало.

Стих, написан мною

Стих, написан мною в 14 лет


Мне четырнадцать лет.

А может быть, даже двенадцать.

Ну, и что? Всё светло и легко,

И хочется бросить планету.

Долететь до звезды Бетельгейзе

(она больше Солнца в сто раз)

И уж там нырнуть в океан

Неважно, зимой или летом.

Там ко мне подойдёт олень

Седой, одинокий, усталый.

И укоризненно скажет,

Взяв меня тут же в плен:

Ты что же, не можешь быть один? Стыдись.

По-моему, первое моё стихотворение. Романтическое и детское, но душевное, да. Последняя фраза — из книги Бемби. В кого был влюблён, не помню, то есть, помню, но забыл, как её звали.

А это стих попозже написан. Посвящён, конечно, некоей Надежде:

Старое моё стихотворение о любви

Щеки твоей нечаянно коснуться,

Ворваться в жизнь, исчезнув через месяц.

Не ждать ни возвращенья, ни улыбки,

Ни слёз, ни нежных рук прикосновенья.

И понимать, что утром безнадежным

Я вдруг проснусь и больше не увижу

Слова неслышные

— Привет, как ты, что делаешь, чем дышишь?

Останется сознание того, что ничего важнее

Во всей Вселенной не случалось прежде,

Чем взгляд с заставшим в нем сомненьем,

И руки, и улыбка, и щека надежды.

Печальный стих к 2012 году


Как известно, 21 декабря 2012 года наступает конец света. Вот к этому дню я и подготовил прощальное стихотворение.

Когда я умру,

Моё тело сожгут,

А пепел и прочий сор

На задний двор

Впопыхах отнесут

И выплеснут в темноту.

Пройдет день-другой,

И пылинка моя

Коснётся твоей щеки

А ты только фыркнешь –Опять, мол, комар,

И устало потрешь виски.

Впрочем, всё это будет не так.

Исчезнем и я, и ты.

И только смеяться будет со свёзд

Исповедь тишины.

Вторжение

Вторжение


1.

– Ну, вот, всё готово. – Цви откинулся на спинку кресла и потянулся, удовлетворенно глядя на экран.

– Закончил? – Борис вздохнул: — А мне ещё пахать и пахать. Ультразвуковые пакеты ещё не проверял. А на Бетельгейзе-6, говорят, каждый пятый не сработал. Пришлось стационар запускать, а на обратном пути дозаправку на Орионе запрашивать. Весь флот смеялся.

— Не повторяйте непроверенные слухи, Собакин, — назидательно заметил доктор, не отрывая глаз от огромной бухгалтерской книги, в которую он авторучкой, по старинке, вносил данные о приходе-расходе лекарств, препаратов и прочих медикаментов.

Технике доктор не доверял, будучи потомственным лекарем, ведущим свой род ещё от Чехова, по меньшей мере, так он утверждал во время неторопливых бесед в кают-компании. Заполнена пока в гроссбухе была одна колонка – «приход», так как экипаж на сей раз подобрался на редкость неболезненный, можно сказать, отборный экипаж.

Не то, что в зачистке Седьмой Вероники, где из шести сотен бойцов полторы сотни валялись в лазарете c гриппом, грыжей, водянкой и подагрой ещё за день до высадки, несмотря на весь комплекс мероприятий биохазарда. В принципе, неудивительно: Зарплаты десантного корпуса не повышались вот уже лет пять, а инфляция, почему-то, на месте не задерживалась.

На сей же раз чувствовалось улучшение финансирования. И то, перевыборы на носу, а освоение планет – далеко не последняя статья в предвыборной компании.

***

Населению Земли требуются новые пространства, посему плановая зачистка трёх планет за астрономический год считалась уже недостаточной. Оппозиция требовала повысить число зачищаемых планет до пяти, правительство упирало на то, что после выборов добьется целых шести, все знали, что в любом случае обойдется четырьмя, даже не из-за денег, а потому что и этого хватит, не кролики, чай, и то, в каждой новой колонии живет по паре миллионов землян, не больше.

Можно было бы вообще новые планеты не осваивать, если бы не вопли о великой миссии человечества, распространении духовности по всей галактике и втыкании голубого флага ООН в каждую подвернувшуюся планетку.

Лишь бы атмосфера подходила. А тут, слава Создателю вселенной, дело обстояло не так уж плохо – из двадцати миллиардов планет галактики всего 1% имел кислородную атмосферу, и этих двухсот миллионов должно было хватить надолго.

***

— Не повторяйте непроверенные слухи, Собакин, — повторил доктор, весело ставя точку в длиннющем реестре: — Всё! Закончил! Пойду, вздремну часок. Я в своей каюте, если что…

— Георгий Владимирыч, а на десант смотреть не будете? – удивленно спросила Танюшка, юная лаборантка, неделю назад распределённая в Освоение. Для Танюшки всё было в диковинку:

Вместо героического ухания при броске в клубящиеся огненным паром атмосферы, Танюшке пришлось заниматься нудными утренними перекличками, проверками отчетных ведомостей и скучнейшим обменом «входящих» и «исходящих» на тему – «довожу до вашего сведения, что канистр стопятидесятилитровых с газом искарион-2а, быстрораспадающимся, которых в наличии согласно реестру 21-о от 2.12.2134 должно быть 2600 штук, на самом деле имеется 2598 штук, из которых три пустые. Прошу наладить контроль за транспортировкой, так как данные канистры, несомненно используются личным составом транспортных средств для принятия газа вовнутрь, путем добавления оного в безалкогольные напитки…».

— А зачем мне твой десант? – ласково спросил доктор. – А то я десантов не насмотрелся. Как всегда, высадим на планту пару сотен ботов, шарахнем электропукалками, выбъем за пару недель всё поголовье местной нечисти, вот и всё. Ну, пара-тройка дураков на собственных генераторах подорвётся, лечить придётся, зарплату отрабатывать. Хотя, на Альфе Аметиста местный зверь намертво один экипаж съел. Те, дурни, люк открыли, думали, что всех повыбили, а там зверюга недобитая как раз притаилась, в люк вскочила и всех троих покусала до смерти. Бывает.

Цви хмыкнул, пряча улыбку в пшеничные усы: Доктора понесло. Сейчас начнет, забыв про сон, практикантку пугать морскими рассказами про то, как на далекой угрюмой планете местная живность через заднее сопло проникла в трехпалубный линкор, а сыворотка не сработала почему-то, и посему весь экипаж в желе превратился. Впрочем, нет, Танюша же спец-биолог, её на подобную дребедень не купишь. Ей лучше про клыкастых вампиров, что за пять с половиной секунд титановую оболочку десантного бота прогрызали…

Да пусть его, развлекается. Всё к действу готово. И две с половиной сотни ботов стоят навытяжку, так сказать. И хлопцы-молодцы проверены, не подкачают, хоть половина из них и алкоголики, но делов-то… Электроразрядники наготове, газоканистры заложены, даже сети рыболовецкие припасены запасливыми интендантами – ведь не зря последние двадцать лет раза три разведка тут высаживалась, рыбку местную вылавливала, на зуб пробовала.

Ничего, вкусная рыбка. С донской ушицей не сравнить, конечно, но покушать можно, даром, что инопланетная живность, казалось бы, не должна усваиваться, а вот, поди ж ты.

Даже планы были на создание рыбозаводов и садков, где предлагалось не в чистую извести местных фаунообитателей, а процентов десять на вырост оставить для внутреннего потребления, так сказать.

Но посчитали, опять же, оказалось, завезти своих форелей, ершей и барракуд не так уж дорого, а по вкусу гораздо приятней. Хотя чертова бухгалтерия опять перед начальством прогнулась, сократила поставки продовольствия, мол, раз в неделю чистильщики могут местным кормом питаться, и то, сколько её, живности морской, брюхом вверх всплывёт, когда начнется. Поварам даже поваренные книги выдали с рецептурой японских и корейских морских яств.

А что тем делать, кто рыбу на нюх не переваривает и рыбий жир не выносит? А на это бухгалтерии начхать. Не за то премии выдают.

2.

— Цви, а вот скажи, тебе не приходило в голову, что тут разумная жизнь может в глубинах океана скрываться, а?

Цви хмыкает: — Ага, стратегию доктор на сей раз выбрал аккуратно – без стёба про алчных слоно-львов, в прыжке сбивающих плазменные планетолёты и лакомящихся молоденькими программистками, биологинями и монашенками. Раз на философию потянуло, значит, глаз положил на помощницу.

Но Цви юное создание жаль, да и желания нет помогать доктору в удлинении бесконечного списка побед над противоположным полом. Поэтому Цви бессердечно и нагло советует Доктору с этим вопросам обратиться во Всемирную Лигу Зелёных или запустить тему на интернетфоруме про Инопланетные Легенды, там хватает дармоедов и тусовщиков, любящих почесать языки на темы, в которых они ни черта не смыслят.

Доктор обижен, но Танюша уже заинтересовалась, поэтому приходится долго и нудно рассуждать про таблицы Акравсона, уравнения Никля, диаграмму Юджина Василевского и тому подобную тягомотину, согласно которой во вселенной иных разумных существ пока не обнаружено.

А неразумных созданий столько в нашей галактике, что доведи их поголовье на паре тысяч планет до нуля, никто и не заметит. Хотя, конечно, непорядок. Тех же здешних рыбёшек можно было бы чуток оставить для разнообразия питания поселенцев. Фосфор там, витамин Е, кальций… Хотя, свои породы как-то привычней, тоже ничего не скажешь.

Да не злые мы, что бы там ни кричали зелёно-розовые. Слава богу, на выборах набирают эти паникёры свои стабильные 5 процентов, имеют пару представителей в мировом Совете, скандируют лозунги, мол, свободу Тигрольвам, выпускают парЫ, на том их миссия и завершается. А Земля делает своё дело.

Ведь правда в том, что масса органической жизни во Вселенной неизменна, а коэффициент разумности благодаря нашей деятельности повышается экспоненциально.

3.

Если чуть ли не вся поверхность планеты покрыта водой, то, разумеется, основная живность ютится именно в океане. Самая неприятная работа, честно говоря:

На этой планете в некоторых местах океанские глубины составляют до десятка километров. Нулевая видимость, подводные течения, изъеденное горами и ущельями дно, гигантские водоросли, перепад температур – условия, мягко говоря, тяжёлые.

Единственная возможность уложиться в плановые сроки, это поставить пару десятков батискафов цепью, на дистанции полсотни километров друг от друга и, охватив полосу километров в пятьсот, медленно продвигаться вперед, выбивая электроразрядами всё живое. Впрочем, «всё живое» искоренить не получится, потому что пара рыбёшок всегда сквозь такую сеть просочится, но с остатками местной фауны потом колонисты уже сами разделаются. Скажем, сомов завезут, а те шустрые – быстро подъедят последних могикан.

Электробойня – дело дорогое и муторное, что есть, то есть. Газом потравить или отравы какой в воду сыпануть проще было бы, да и безопаснее. Никакой мороки. Забросать весь океан канистрами с ядом, вот за день вся рыбка животами вверх и всплывёт. Однако, экологи против. Мало ли, что химикалии быстрорастворимые. Кто знает, какая там реакция может возникнуть в местных условиях — потом ребёнок купаться пойдёт, глядишь, на руках волдыри вскочили. Мамаша такой иск вчинит, на судебный процесс весь бюджет управления уйдёт.

Поэтому газы применяться будут редко, в исключительных случаях, — подводные пещеры или заросли водорослей.

Вот и стоим наготове – сотни ботов, батискафов, подводно-надводных вертолётов. В основном, аппараты с ручным управлением. Автоматов мало – рельефы дна и скорости течений не просчитаны (денег не хватило, даром разведка тут шлялась, образцы отлавливала. «На исследования». Знаем мы эти исследования – «на зубок». Ушицей бравые разведчики тут вдоволь полакомились).

4.

Ну, поехали, что ли?

Моторы взревели, лопасти зашлёпали, генераторы звякнули… И под воду гурьбою – шасть! Как и не было сотен машин. Нырнули разом. Только рябь на воде пошла.

В центре связи Цви за экранами следит, лаборанток гоняет, передохнуть некогда:

И то, в пятом секторе боевой порядок нарушен – пара батискафов в подводных дебрях запуталось. В южном полушарии левый фланг на равнине вперёд вырвался, а центр застрял – какие-то гады подводные камнями кидаться вздумали. Потешно, конечно, на первый взгляд, но попадёт такой камушек в жерло излучателя, вот машину и на ремонт. Резерв, конечно, есть, но резерв тоже беречь надо, мало ли, что.

Поэтому Цви, координатор проекта, приказывает эскадрилью скоростных подводных дельтапланов в зону подкинуть, усиленным зарядом по гадам жахнуть, пока не натворили беды. Эскадрильей Данила командует, кореш доктора, парень не промах – за полчаса стаю разогнал, к тому же, по пути с десяток огромных рыбьих косяков пожёг, их тех, что под прикрытием гадов с камнями удрать пытались. Хотя, куда этим рыбёшкам удирать, когда с обеих сторон планету жарим.

Таня, впрочем, чуть ли не в панике:

— Ой, а это не признаки разумной деятельности?

Доктор по-отечески смеётся (но так, чтобы девушку не обидеть, потому как обидишь женщину, потом води в рестораны – не води, без толку):

— Танечка, душечка, Вы про муравьёв слышали? У тех тоже солдаты есть. Если на муравейник враг нападает, так няньки и работники коконы уносят, а солдатики защищаются, до последнего. Да и у шершней так же. И никто до сих пор о наличии разума у нашей живности не заикается.

— Да, а вот смотрите, – Таня тычет пальцем в компьютеризированный график локаторной оценки, — тут же они организованными колоннами убегают, вон, косяки с косяками не перемежаются, друг другу не мешают…

Тут уж и наблюдатели прислушались, на лицах улыбки. Американец Кроу, путаясь в русских словах и оборотах, быстро пояснил, пока девушку на смех не подняли:

— Таня, вы видеообзоры Дискавери смотрите? Как в Африке львы антилоп гоняют? Встают львы в стадо, где головным идёт лев-король, и попробует пусть кто молодой боевой порядок рушить! Не поздравится! А антилопы тут же разбиваются на десяток мелких стай, каждая другой не мешает. И отходят в организованном порядку!

Танюга краснеет. Всё понятно, хотя русский язык у Кроу не очень. Действительно, ведь волки в родной Сибири точно так же стаями действуют. Организованно. И, конечно, никаким разумом тут и не пахнет.

Разговор завершается. Работать надо, отвлекаться некогда.

5.

Первые сутки прошли. График, в принципе, соблюдается, хотя в одном батискафе какой-то замаскированный скат из-за горы выскочил, систему управления порушил, экипаж весь израненный еле-еле успели эвакуировать, теперь месяц отлеживаться по госпиталям придётся.

Скаты эти ещё пару раз так же напасть пытались, да теперь мы стреляные, пожгли пару сотен, вот они и успокоились.

У северного полюса к перешейку машины подошли. Глубины на нет сошли. Там сотни миллионов рыбёшек к берегу прижаты, деваться им некуда.

Цви приказывает перебросить к перешейку резерв – дабы со всеми тут же и покончить, пока не просочились сквозь сеть.

С воздуха вдруг докладывают:

— Центр, наблюдаю выход на поверхность воды больших скоплений живности, пытаются пройти по земле. Картина удивительная. Какие-то желоба соорудили, через перешеек тянут..

Цви, наклонившись к рации, отдаёт приказ передовой цепи выйти на поверхность и пожечь желоба огнемётом, пока не поздно.

Полдесятка наших машин выходят из воды, сверкая панцирями под солнечными лучами, и приближаются к скоплению живности. Злыдни выпрыгива.т из желобов, мечутся, ныряют назад в воду – под огонь наших подводных батискафов.

Первая машина подходит к косяку вплотную и, не обращая внимания на рыб, направляет шланг огнемёта на ближайший желоб. Но тут откуда-то сбоку из подкравшегося небольшого, но юркого аппаратика, установленного на крутящихся брёвнах, летит что-то чёрное, клубящееся… И штабисты ошеломленно наблюдают, как передовой батискаф вдруг шатается, заваливается на бок и разваливается на куски. Все три члена экипажа выпрыгивают из горящих обломков, пытаются отбежать в сторону, но тут же падают под ударами лучевых кнутов мокриц и скатов, притаившихся около желобов.

Второй наш аппарат вскидывает шланг, выпускает струю пламени и поражает местное сооружение. То вспыхивает, однако, по инерции, продолжает путь, и через секунду его пылающие обломки ударяются в нашу машину со всей силой, подминая её под себя, не оставляя в ней ничего живого.

Обломки чужеземной машины с грохотом взлетают вверх среди ослепительного пламени. Десантный же бот пошатнулся от взрыва, и через секунду пылающие обломки сооружения, все еще несшиеся вперед по инерции, ударили и подмяли его, как картонную куклу. Цви невольно вскрикнул. Всё скрылось в хаосе кипящей воды и пара.

— Два! – с ужасом воскликнул командир при виде гибели целых двух боевых машин – такого ещё в истории Освоения не случалось.

(окончание следует)

Лейтенант

Лейтенант

(быль, воспоминания солдата)


1.

 - Ты хоть понимаешь, лейтенант, что тебе за это будет?

Дверь приоткрыта, и поэтому мне прекрасно слышны вопросы, которые скучно задаёт следователь. Допрашиваемый лейтенант неразборчиво бормочет, но ни особист, ни секретарь, записывающий допрос, лейтенанта не перебивают.

А я сижу в соседней комнате. Я - молоденький красноармеец. Час назад я послушно сделал шаг вперёд, когда командир полка зычным голосом спросил, есть ли среди бойцов «грамотные так, чтоб без ошибок».

Я грамотный, окончил восьмилетку, поэтому вышел из строя и тут же был направлен в распоряжение начальника секретной части.

В секретной части жгут документы. Перед сожжением полагается сделать опись уничтожаемого. Вот я и записываю столбиком номера и названия папок, доставаемых из огромного металлического шкафа. Когда папок набирается штук сто, секретчик запирает шкаф и сам, никому не доверяя, относит бумаги во двор, бросает в особую печь, дожидается, пока бумаги вспыхивают, после чего возвращается в комнату, отпирает шкаф, выуживает новую кучу папок и вновь диктует мне номера и названия.

А в соседней комнате, особист, скучно и равнодушно допрашивает лейтенанта, вчера вечером выведшего в распоряжение полка учебную роту.

Дверь к ним открыта потому, что комнатушка маленькая, окна в секретной части открывать не положено, а жара в Латвии в конце июня сорок первого года стоит страшная.

Лейтенант под арестом, потому что хотя роту он вывел, но ротные пушки при этом бросил (именно, ротные пушки, а не батарейные, потому что в те времена в артиллерийских частях учебные подразделения называли ротами). А вместе с пушками бросил весь огнезапас, ремонтную мастерскую и учебные пособия.

И особиста не интересует то, что лейтенант спас сотню новобранцев, проведя их по тылам радостно наступающих немцев. Что на сотню ребятишек, служивших чуть ли не первый день и не умеющих даже строем ходить, приходился один лейтенантский наган. Что лейтенант оказался единственным командиром на весь лесной военный лагерь в воскресное утро первого дня большой войны. Что никогда и никем не командовал, будучи орудийным ремонтником. Что в ходе недельного похода не потерял ни одного бойца ни погибшими, ни ранеными, ни отставшими. Что вёл роту, хотя по чину учебного подразделения должность эта майорская.

Важно для особиста одно: лейтенант бросил орудия. А за это полагается трибунал. И расстрел. Несмотря на то, что вокруг такие же орудия бросают десятками и сотнями.

Поэтому особист лейтенанта допрашивает. Поэтому секретарь угрюмо записывает показания лейтенанта, а тот что-то неразборчиво бормочет.

2.

Рота вышла к нам ночью, а уже на рассвете, как я понял из болтовни штабных, лейтенанта арестовали. Командир дивизии приказал завершить следствие к полудню и тут же передать в трибунал. А трибунал должен вынести приговор до наступления темноты, потому что немцы уже на подходе и завтра утром мы вступаем в первый бой, после чего станет не до расследования прошлых грехов.

В последние дни июня сорок первого года ещё не появились ни грозные приказы «ни шагу назад», ни циркуляры, предписывающие строго и беспощадно карать трусов, бросивших оружие. Поэтому, наверно, и командир, и особисты руководствовались общими, ещё довоенными положениями о наказаниях. И, наверно, уже наслышавшись о растерянности, разложении, повальном бегстве, сочли необходимым сразу же, не дожидаясь, пока петух клюнет, провести показательный процесс и показать личному составу, что мириться с самовольным оставлением боевой техники не собираются.

Про суд ничего сказать не могу, потому что, рядовой состав на процесс по делу командиров не допускается.

Лейтенанта приговаривают к расстрелу.

3.

Ранним утром, ещё в полутьме, полк строится на плацу военного городка. Стоим мы уже со смотанными скатками, с вещмешками за спиной, с винтовками за плечами. Ещё перед построением нам объявляют, что сначала будет расстрелян трус, бросивший пушки, и только потом мы выйдем из города и займём позиции вдоль речного берега, прикрывая шоссе на Ригу.

День обещает быть жарким, безоблачным, безветренным. Мы стоим молча, слушая речь комиссара полка о недопустимости нарушения военной присяги, о грозном нашествии, о суровых буднях, о готовности каждого из нас грудью лечь за свободу великой советской родины… Конечно, слов я не помню, но что ещё мог говорить комиссар, стоя перед притихшими и испуганными мальчишками, которым через несколько минут предстояло впервые увидеть, как убивают человека.

Рота, которую вывел лейтенант, стояла тут же, рядом с нами. Не буду врать. Я не помню, как они выглядели и отличались ли от нас. Наверно, отличались, потому что неделю шли по вражеским тылам, питались непонятно чем, неподвижно лежали в болоте, втягивая головы, перебегали дороги, несли караулы, сохраняли подобие армии, пытались понять, что же вокруг происходит.

И ни один красноармеец не потерялся, не удрал, не был сбит пулей.

Наверно, я бы не поверил, что такое возможно было летом сорок первого года, если бы сам их не видел и если бы эти безоружные и неумелые ребятишки, вышедшие к нам после недельного похода, не стали для нас первыми свидетелями маленькой, незаметной победы. По крайней мере, первой победы над собственным ужасом.

А теперь их командира выводят на расстрел. В рубашке и кальсонах, босиком. Он идёт съёжившись, тихо, неприметно. Помятое почерневшее лицо. Глаза, красные после недели без сна. Безропотно и покорно.

4.

Лейтенанта ставят перед стеной бревенчатого сарайчика. Лицом к людям. Никаких платков, завязывающих глаза. Никаких последних папирос, глотков водки и прочей атрибутики.

Особист громко, для всего полка, зачитывает приговор.

А потом особист подходит к роте, - той самой, что выведена лейтенантом из окружения и пока, из-за суматохи, не расформирована и не перепроверена, но выстроена в том же составе на плацу, в двух десятках метров от бревенчатого сарайчика. Они, бойцы роты, мало, чем отличаются от лейтенанта, - те же почерневшие лица, те же красные глаза, разве что этой ночью поспали, наверно.

И особист медленно идёт вдоль ротного строя, показывая время от времени на очередного красноармейца, то из первого ряда, то из второго, то из третьего, то из последнего:

- Вы… Вы… И Вы… И вот Вы…

Шесть человек. Как он их отбирал, по какому принципу, я не знаю. Может быть, самых крепких, может быть, самых испуганных или самых грозных. Не знаю. Но особист вручает каждому по винтовке (окруженцам оружие пока не выдали, видимо, до проверки). Даёт по патрону.

И только потом спрашивает:

- Стрелять-то умеете, товарищи красноармейцы?

Парни молчат, пока не понимая, что происходит и зачем у них в руках винтовки.

Особист переспрашивает. Всё так же, скучным и бесцветным голосом, как на допросе лейтенанта:

- Стрелять умеете?

Парни кивают, отвечают вразнобой. Стрелять они умеют. Этому в нашей стране учили всех и каждого с малых лет.

- Тогда слушай мою команду! Становись!

Особист показывает направление. Шестеро парней медленно выстраиваются в ряд, всё ещё не понимая, чего от них хотят.

Особист ждёт, никого не подгоняя. И так же тихо, безмолвно, ждёт полк.

Красноармейцы наконец-то встают в ряд. В десяти метрах от сарая. Лица их обращены к лейтенанту. К нам они стоят спиной, но мы видим, что лейтенант смотрит на тех солдат, которые сейчас будут в него стрелять. Шестеро из тех ста безоружных неумех-призывников, которых лейтенант сутки назад вывел из окружения.

Почему расстреливать лейтенанта доверили им, этой роте, этим шестерым? Не знаю. В те дни ещё не было приказа, предписывающего расстреливать изменников перед строем в назидание остальным. В те дни ещё не появилось распоряжение об ускоренном рассмотрении дел дезертиров, трусов, паникёров. Но я ничего не выдумаю. Всё происходило именно так, а не иначе.

5.

Мальчики с винтовками ждут команду. Дождавшись, поднимают винтовки и целятся. И после отрывистого – Огонь!, - стреляют.

Я в этот момент закрыл глаза. И не видел, как пули ударились в брёвна сарайчика, расщепляя их на щепки, откалывая куски древесины, выбивая из щелей мох. Но белые следы пуль и поднимающуюся пыль я заметил, потому что глаза открыл через мгновенье после залпа.

Лейтенант стоял. Он стоял в белой рубахе, опустив голову, сжавшись в ожидании смерти. А над брёвнами позади него поднимался дымок от пыли, выбитой пулями.

Ни одна из шести пуль в лейтенанта не попала. Все мальчики выстрелили мимо.

Расстрел не был комедией. Армия комедий не любит. Патроны не были холостыми. Расстрельной команде не был отдан приказ промахнуться. Может быть, сегодняшнее поколение готово спорить на эту тему. Мы, те, кто жил тогда, знали, что расстрел комедией не был. Просто все лейтенантские мальчики выстрелили мимо.

6.

Особист ошарашено смотрит на лейтенанта. На шестерых стрелков. На командира полка. На построенные на плацу и готовые к бою батальоны. Никто не знает, что делать.

Наконец, комполка срывается с места, в два прыжка подскакивает к особисту, обменивается с ним парой тихих фраз и поворачивается к лейтенанту:

- Идите оденьтесь, лейтенант. Приказываю искупить вину в бою!

Лейтенант всё так же тихо, не спеша, идёт к штабу. Один, без охраны.

Особист машет шестерым солдатикам:

- Отдайте винтовки, вам пока не положено. Вернитесь в строй.

7.

Всё. Я не знаю, почему комполка и особист, который даже комполка не подчинялся, так поступили. Всё закончилось приказом вернуться в строй тем мальчикам, которые не выстрелили в своего лейтенанта.

Лейтенант был убит недели через две, в бою за Таллинн, командуя ротой. Особист погиб в сентябре, уже под Ленинградом. Тоже в бою и тоже командуя ротой, в которой не осталось командиров. Комполка потерял руку, по-моему, в октябре, когда полк был уничтожен чуть ли не до последнего человека.

Мне повезло. Меня, как грамотного и немного говорящего по-немецки, ещё в сентябре, до того как вокруг Ленинграда закрылось кольцо, направили в разведшколу в Подмосковье.

На войну я вернулся только через год, поэтому и уцелел.

И пройти лейтенанту сквозь тёмный лес... Иллюстрация от Леночки.

Saturday, April 28, 2018

Содержание романов о Мегре

Содержание романов о Мегре для работы


1) La tête d’un homme 1930 Дают бежать осужденному, чтобы выяснить, кто на самом деле убийца. Убил Радек, навел на воровство парня.

2) Le pendu de Saint Pholien. 1930. Повесился мужик давно, они убили плохого, мучаются.

3) Le chien jaune 1931 – убил врач, чтобы свалить убийство на парня, которого посадил за наркотики, их контрабанду в США. Официантка – подруга парня.

4) La nuit du Carrefour 1931 – весь квартал банда. Наркотики, бриллианты. Шеф хозяин мастерской. Только Андерсен не виновен, но он любит воровку.

5) Un crime en Hollande 1931 профессора убила женщина Анн из ревности к молоденькой сестре. Обвинили француза.

6) L’homme dans la rue 1939 короткий рассказ. Преследуют человека, убийца – его подруга, он отвлекает внимание от нее.

7) Vente à la bougie. 1939. Короткий рассказ. Убили мужчину в гостинице. Рецедивист из-за денег.

8) Les vacances de Maigret 1948 Пока жена Мегре в больнице, он выясняет в маленьком городке, что убил всех врач из-за жены и ее сестры.

9) La première enquête de Maigret 1949 – убил граф, но свалили на дворецкого, Мегре обижен, но понимает, почему. 1913 год

10) Mon ami Maigret – на острове убили старого знакомого Мегре, которого он арестовывал. Убили за то, что тот решил заработать, поняв, что два гада продают даме подделки.

11) Maigret chez le coroner 1949

12) Maigret et la vielle dame 1950 Отравление ядом служанки. Ее отравила хозяйка, которая потребовала расследование.

13) L’amie de Madame Maigret 1950 Убит человек и сожжен, идут его поиски. А дама, которая оставила сына мадам М, сообщница убийцы – брат человека.

14) Les mémoires de Maigret 1951. Просто мемуары о жизни.

15) Un Noël de Maigret 1951 – девочке приходит Дед Мороз, ночью, деньги спрятаны. Убийца, связан с мамой её был.

16) Maigret au Picratt’s 1951 – убийство певицы из кабаре, в нее влюблен Лапуан. Она знала убийцу важного.

17) Maigret en meublé 1951 – ранен Жанвиер случайно, его спутал любовник больной женщины.

18) Maigret et La Grande Perche 1951 – любовник бывшей проститутки находит труп жены хозяина дома при попытке ограбления. Убили хозяин и мать.

19) Le revolver de Maigret 1952 – юноша крадет револьвер Мегре, чтобы застрелить даму, которая виновна в том, что его отец убил ее любовника-депутата. Мегре едет в Лондон за ней.

20) Maigret et l’homme du banc 1952 – сообщник убивает человека, который нашел, как воровать деньги, он давно потерял работу, но делал вид, что работал.

21) Maigret, Lognon et les Gangsters 1952 – Лоньон видит случайно, как американские гангстеры выкидывают раненого. Его они преследуют.

22) Maigret a peur 1953 – в деревушке, где судья друг Мегре, убили трех человек. Убил отец главного подозреваемого, тот покончил с собой.

23) Maigret se trompe 1953 – убили любовницу врача. Тому на всё плевать, убила его жена

24) Maigret à l’école – отец мальчика убил женщину, нечаянно, хотел попугать, в школе все думают, что убил учитель

25) Maigret et la jeune morte – убили девушку, которая получила письмо от отца про то, что у нее много денег в Нью-Йорке. Хотели просто завладеть паспортом.

26) Maigret chez le ministre – пропал доклад о возможном обвале дома. Министр очень хороший, а политик хочет его подставить, украл доклад.

27) Maigret el le corps sans tête 1955 – жена вместе с любониковом убивает мужа, хозяева кафе. Причина в том, что он плохой, а ей не хочется менять образ жизни, когда приходит известие, что она получит наследство.

28) Maigret tend une piège 1955 – серийный убийца убивает женщин. Его подбивают на убийство фиктивным арестом. Находят по пуговице на костюме.

29) Un échec de Maigret 1956 – убивают миллионера-мясника, который сам себе посылает подметные письма. Одноклассник Мегре.

30) Maigret voyage 1957 – в отеле убивают богача. Убил его друг-секретарь. Дама-любовница не причем. Мегре едет в Монако и в Швейцарию за ней.

31) Les scrupules de Maigret 1957 – мужчина считает, что его хочет убить жена. Жена считает, что он безумен. Убийца сестра, подменяющая чашки с ядом, но он сам поставил себе легкий яд.

32) Maigret et les témoins récalcitrants 1959 — убит старик, хозяин фабрики печений, убила жена брата, все знали

33) Une confidence de Maigret 1959 Муж обвинен в убийстве жены и казнён. Убил, возможно, её любовник. Мучения о том, кто убил, хотя всё указывает на мужа

34) Maigret aux assises 1960 Убили женщину с ребенком, взвалили на мужа убийцы с её дружком

35) Maigret et les vieillards 1960 – самоубийство, обставленное служанкой в виде убийства

36) La colére de Maigret 1963 – адвокат убивает владельца кабаре, которого обманывал, что нужны деньги полиции.

37) Maigret et le fantôme 1964 – коллекционер и подделыватель картин ранит полицейского, который того выследил и убивает художника.

38) Maigret se défend 1964 – зубной врач, делающий аборты, пытается подставить Мегре, обвинив руками девушки в насилии.

39) La patience de Maigret 1965 – женщина и мужчина убивают главаря банды, грабящей ювелиров, любовник женщины.

40) Maigret et l’affaire Nahour 1967– секретарь миллионера убивает его, а тот ранит жену, у которой латионамериканский любовник.

41) Maigret a Vichy 1968 – мужчина, которого женщина 15 лет обманывает, говоря, что у него есть сын, убивает ее.

42) Le voleur de Maigret 1967 – муж убивает жену и ворует портмоне Мегре, чтобы показать свою невиновность.

43) La folle de Maigret 1970 — старушку убил любовник ее племянницы из-за изобретенной насадки к пистолету

44) Maigret et l’homme tout seul 1971 – убили клошара, убил любовник женщины, которую тот убил 15 лет назад

45) Maigret et l’indicateur – убили важного хозяина ресторана. Убили два брата преступника и его жена – любовница одного из братьев.

46) Maigret et monsieur Charles – убила жена, он был очень хороший, а она стерва.

О том, кого не знал — Запашный

О том, кого не знал — Запашный


Запашный – это семьдесят седьмой год, если память не подводит.

Женя Запашный. Для меня, впрочем, Евгений Степанович или «товарищ капитан». До «Жени» нос не дорос. Был я юным радужно-восторженным офицериком в лейтенантском звании, а Евгений Степанович занимал должность начальника штаба нашего, э-э-э-э-э, как бы попроще выразиться, подразделения (если по уставу называть, то именно «подразделение»).

Нормальный мужик, среднего роста и средней комплекции, белокурый, простое русское лицо. Без особых придирок (а придирок хватало, потому как дураки, они везде дураки, в армии их не больше и не меньше, чем в любом учреждении). Запомнился спокойствием, рассудительностью, нежеланием вести долгие разговоры. Только – «приказали — выполняй!».

И это не ложная память. Запашный рассудительностью, спокойствием, медлительностью поражал сразу, с первой минуты. И никогда не кричал, не вертел пальцем у виска, если предложенный тобою план действий казался ему тупым до безобразия.

Да нет, мы на крики не обижались – Михмиха нашего (товарищ майор, главный начальник, но о нём особая статья) хлебом не корми было – покричать дай, да стол кулаками на прочность проверить, а всё равно его любили.

Запашный просто напросто никогда не повышал голос, никогда лишнего слова не произнёс, никогда больше полминуты речь не произносил, даже на постановке боевой задачи.

Виделись мы с ним часто, конечно. Каждый раз, когда возвращались с дела. Почерневшие от загара, хотя, куда уж дальше, казалось бы), похудевшийе (тоже больше некуда, разумеется), обнаглевшие так, как могут наглеть только хулиганы-запредельщики в общении с тыловой шпаной.

А Запашный сразу сбивал спесь: — «Ты постой, постой, красавица моя» — его любимая и единственная присказка, которой обрывал он любого из нас, когда мы ещё и не успевали перейти к докладу, завершив настройки. А потом тягуче, занудно, спокойно задавал вопросы  — краткие и скучные, как ссора старых супругов. А мы так же занудно и спокойно, подстраиваясь под Запашного, подчиняясь его ритму, на вопросы отвечали. Гипнотизировал он нас, что ли?

Кладбищенские аллеи. Ла Реклета. Буэнос-Айрес. Фото - Леночка

Как и каждый из нас, Запашный получал письма. Как у многих, дома ждала семья. Но о чём он болтал с друзьями и коллегами, я не знаю. Я был маленьким солдатиком, посему не по чину было с самим начштаба разговаривать вне дел. Знаю только, что друзья у него были. На редких вечеринках мог попить спирту не хуже других, сбегать к соседкам, обменять казённые ножницы на связку бананов – таким же был, как все мы. Никакой разницы.

Ничего больше про Евгения Запашного сказать не могу. Потому что я его не знал.

Однажды вечером я, самым последним в этот день из всех офицеров, сдавал ему секретные карты, полученные утром для ознакомления с обстановкой. Расписался в журнале, положил карандаш, поглядел виновато и сказал, что составить план действий не успел – слишком много деталей, так что только завтра после обеда доложу, во сколько, мол, он меня примет.

Запашный улыбнулся, махнул рукой, пожал плечами: — Да, ладно тебе, парень. Всё ерунда!

Я удивился, потому что не в обычае капитана было позволять нам расслабляться там, где можно чётко назначить время встречи. Но промолчал, конечно, потому что в армии начальству дурные вопросы задавать не принято. И вышел из кабинета.

Запашный аккуратно сложил карты в папку, пометил на сопроводиловке точное время (на минуту позже того момента, что отметил я в листке сдачи документов), завязал папку на шнурок, поставил собственную печать на сургуч, положил папку в железный шкаф, предназначенный для хранения документов, закрыл двери шкафа, опять поставил сургучную печать, теперь уже на створки дверей. Наверно, подёргал дверцы – автоматически, как делал каждый раз, запирая сейф. Потом достал из кобуры пистолет, снял с предохранителя, дослал патрон в ствол, вложил ствол в рот и выстрелил.

Выстрел я услышал. Я успел выйти из здания, по пути зайдя в туалет, но, выйдя на ступеньки, ещё не закурил, хотя сигарету уже достал. Поэтому, между моим уходом и выстрелом  прошло минуты три, не больше.

Позже члены комиссии перечитали его письма. Конечно, копаться в чужих вещах неловко, но это действующая армия. Да в любом случае следователь пытался бы понять причину. Мёртвому уже ничего не обидно, а живым хочется понять.

Но никто ничего не понял. Жена писала хорошие письма. На столе у капитана нашли недописанное ответное письмо. Никаких разговоров, депрессий, ссор, болезней.

Особисты, как ни копались в грязном белье (их понять можно, а осуждать нельзя), не нашли ничего, к чему можно было бы прицепиться, из области шпионажа, порочащих связей и прочей грязи. Ничего. Это они передали его начальнику, а тот нам.

Запашный просто сложил все сданные документы в сейф, аккуратно сейф закрыл, поставил нужные печати и застрелил себя.

А последним в этой жизни он видел меня. И последними его словами стали: «Да, ладно тебе, парень. Всё ерунда».

Вот и всё про Запашного

О той, кого не знал — Ирен

О той, кого не знал — Ирен


Невысокая, полная женщина. На голове безвкусная копна, а ля «Бабетта идёт на войну».

Причем волосы крашены. В непонятно, какой цвет. Подведённые глаза. Косметики на лице больше, чем на витрине фирменного магазина. Броши, браслеты, колье, серёжки чуть ли не плеч. Если бы кто-то попросил выразить мнение об Ирен одним словом, то подошёл бы термин «аляповатость».

Да и звали её, конечно, Ириной, Ирой. А Ирен, наверняка, назвала сама себя.

Чтобы интересней казаться, привлекательней, романтичней? Бог её знает.

Тем не менее, Ирен всегда улыбалась. Всегда, когда мне её приходилось видеть. Хмурой она не была никогда. Вообще, никогда не снимала улыбку. Не то, что меня это злило, — я с Ирен знаком не был, общались только по работе, но в душе иногда чертыхался: — Вот ведь, дура набитая, хорошо как человеку… всегда хорошо.

Однажды вечером, мне, как обычно, выпало переводить «охраняемым» очередное кино.

Как всегда – зал на пару десятков человек, начало сеанса, ориентировочно, в семь вечера, на стойке переводчика французское печенье, термос с дефицитным индийским чаем, недоступная обычным смертным кола…

Ирен, тоже, как всегда, деловито поднимает с полу воображаемые ниточки, приглядывает за официанткой, уточняет у меня, всё ли готово к работе. Я улыбаюсь в ответ – дежурно и привычно: — Всё готово, спасибо, всё есть, ничего больше не надо. Ирен убегает в будку киномехаников, свериться с ними, возвращается, встаёт около входа в зал.

Мы с ней ни разу не разговаривали. Дело даже не в том, что она была старше меня лет на пятнадцать-двадцать. Мы, переводчики, весело болтали и не с такими «старушками».

Дело в том, что я смотрел на Ирен и знал, что на голове у неё безвкусная копна волос, а в голове опилки, о чём с расфуфыренной куклой можно беседы вести?

Поэтому Ирен стояла молча. Минут пять, наверно. А потом пришли зрители. Вальяжно, деловито, с чувством собственного достоинства. Человек десять – больше половины членов и кандидатов в члены Политбюро. Как всегда, каждый из них пожал мне руку – каждый! Все! До единого! (Никто больше, никогда, ни при каких обстоятельствах руку переводчику, при входе в зал не пожимал – а вы, проходя мимо, пожимаете руку человеку, который, ну, скажем, красит вашу входную дверь? Или всё же вы понимаете, что рукопожатие не является мерилом уважения к рабочему человеку. Члены Политбюро всегда, все, считали своим долгом руку пожать. А как же, надо же показать близость к народу. Что выглядело это действие тупо – они не понимали).

Зрители рассаживались. Ирен улыбалась каждому, отвечала на обычные вопросы – длительность фильма, о чём кино, не заходил ли уже Иван Иваныч…

Потом главный зритель – не помню, кто тогда у них был за главного, дал отмашку: — Пора начинать!

Ирен понятливо кивнула, улыбнулась. Помахала в окошко киномеханику. Потом улыбнулась мне, теперь уже прощаясь, махнула рукой – мол, до свидания, моя работа закончилась, Ваша начинается. Я в ответ легко кивнул головой. Она закрыла дверь в зал и ушла домой.

Утром Ирен на работу не пришла. Ей позвонили. Никто трубку не взял. Оказалось, Ирен жила одна. Только на следующий день квартиру осмелились взломать.

Ирен лежала в ванне, тихо и спокойно. Пустой флакончик от таблеток. Записка, с обычным текстом.

Кладбище Реколета в Буэнос-Айресе. Фото - Леночка

И дневники на столе. Многолетние, в котором Ирен кропотливо записывала свои мысли десятки лет. Ирина была одинока, поэтому времени у неё на дневник было достаточно.

Ирина работала в ЦК, и расследовали дело сурово. Дознаватель дневники прочитал.

Потом показывал их Ирининой начальнице, уточняя какие-то детали. Начальница много записей просмотрела. И рассказала нам. Не потому, что была болтлива. А потому, что постыдного в записях не было: Ирина рассуждала о Вселенной, о людях, о нас, о политике, о Толстом, о Тарковском, о полётах на Луну, о строении мира, о возникновении жизни, о психологии людской, о любви, о детях, о французской революции…

Следователь КГБ, человек далеко неглупый (моральные черты следователей ГБ не хочу затрагивать) спросил Ирину начальницу: — А опубликовать Вы не можете? Ведь это лучшая книга, что я читал в жизни. Начальница – тоже женщина неглупая и весьма порядочная, пожала плечами: — Как? Вы ж сами понимаете, что это невозможно.

В дневниках не было только причины самоубийства. Или была – изложенная пронзительным почерком от первой до последней страницы?

Последняя запись была сделана в последний её день. Не цитирую, но смысл излагаю верно: «Переводчик сегодняшний – последний знакомый, которому я помахала рукой в этой жизни. Жаль, что не попрощалась толком, но он меня не любит. Из тех, что судят по шапке. Молод. Наверстает, наверно».

Честное слово, последние слова Ирины были примерно таковы. И всё. Вот такие-то дела.

Friday, April 27, 2018

Фестиваль Съедобной книги

Фестиваль Съедобной книги

«Книги надо поедать!» (Марсель Пруст)

В 1999 году калифорнийка Джудит А.Хоффберг (Judith.A.Hoffberg) выдвинула идею проведения ежегодного международного фестиваля съедобной книги. В 2000 году, жительница Нью-Йорка Беатрис Карон (Beatrice Caron), открыла специальный сайт, посвящённый этому фестивалю. Задача сайта – объединить все фестивальные события, координировать действия участников в разных странах, оказывать взаимопомощь в организации фестиваля и пропагандировать его в разных странах.

Фестиваль проводится один день — 1 апреля – день выбран в честь дня рождения известного в истории кулинара Жана-Антельма Брила-Саварена (Jean-Anthelme Brillat-Savarin), жившего с 1755 по 1826 год, автора первого исследования на гастрономические темы — книги «Психология вкуса» (Physiologie du goût). Разумеется, выбор 1 апреля подчеркивает и весёлый характер фестиваля.

Если страна желает стать участницей фестиваля, то создаётся оргкомитет – никаких ограничений на его создание не существует, но, разумеется, его необходимо зарегистрировать с стране, в соответствии с её законами, дабы избежать споров о приоритете, если кто-то ещё захочет организовать этот же фестиваль. Одновременно, желательно зарегистрироваться на официальном сайте Фестиваля – это необязательно, но такая регистрация поможет и получать помощь советами по организации, и лучше пропагандировать фестиваль, и избежать возможных конфликтов по приоритету в стране. Хотя, конечно, это не панацея – если оргкомитет зарегистрируется дабы «застолбить» название в стране, но ничего организовать не сумеет, регистрация на официальном сайте ничего в юридическом споре не даст.

Кто организовывает фестиваль? В Квебеке, например, это официальная организация Институт Туризма и Гостиничного дела Квебека. Никаких ограничений на участие частных, корпоративных и прочих организаций не существует.

Суть фестиваля: Участники должны создать блюдо, инспирированное книгой, имеющей непосредственное отношение к гастрономии. Это блюдо будет съедено на вечернем банкете фестиваля, который является и конкурсом, на котором определится победитель.

Какая именно книга? Не имеет значения. Можно взять любую книгу, где есть описание еды, и создать блюдо на основе описания. Но простое следование описанным рецептам (например, взять поваренную книгу и сделать блюдо по одному из рецептов) – приведет к бесславному поражению, потому что никакой оригинальности создатель такого блюда не проявит.

Не имеет смысла создавать торт в форме определенной книги, с выгравированным названием – эта идея тоже совершенно неоригинальна.

Но можно, например, взять книгу о цветах, где упомянуты съедобные цветы, и создать торт, внешне очень похожий на эти цветы – уже вызовет положительную реакцию судей.

Вариантов очень много. Условие одно: Предоставить блюдо, соответствующее фестивалю Съедобной книги. По форме или по содержанию. Как угодно. Остальное зависит от уровня фантазии участников.

В Квебеке 1 апреля 2007 года в банкете-конкурсе приняли участие 500 зрителей, поедавших произведения 50 участников-поваров. Сначала блюда были выставлены на всеобщий обзор, ими полюбовались, затем съели.

Из участников – большая часть были рестораны, но участвовали и повара, представлявшие самих себя, и известные личности (включая одного политика), для которых кухня не является профессией.

Спонсоры – книжные издательства, туристические конторы, продуктовые фирмы, рестораны. Участники – клубы литературы, клубы гастрономии, книжные магазины, рестораны и т.д.

В рамках фестиваля проходят выставки, включая выставку фотографии произведений, участников фестиваля из разных стран. Так как еда и рецепты весьма популярны, то и фестиваль становится весьма популярным. Главное – и организация не дорогая, и участие тоже.

Леночка: Первые месяцы

Леночка: Первые месяцы Впервые я увидел Леночку через окно роддома — внутрь в те времена не пускали. Хотя палата находилась на четверто...