О том, кого не знал — Запашный

О том, кого не знал — Запашный

Запашный – это семьдесят седьмой год, если память не подводит.

Женя Запашный. Для меня, впрочем, Евгений Степанович или «товарищ капитан». До «Жени» нос не дорос. Был я юным радужно-восторженным офицериком в лейтенантском звании, а Евгений Степанович занимал должность начальника штаба нашего, э-э-э-э-э, как бы попроще выразиться, подразделения (если по уставу называть, то именно «подразделение»).

Нормальный мужик, среднего роста и средней комплекции, белокурый, простое русское лицо. Без особых придирок (а придирок хватало, потому как дураки, они везде дураки, в армии их не больше и не меньше, чем в любом учреждении). Запомнился спокойствием, рассудительностью, нежеланием вести долгие разговоры. Только – «приказали — выполняй!».

И это не ложная память. Запашный рассудительностью, спокойствием, медлительностью поражал сразу, с первой минуты. И никогда не кричал, не вертел пальцем у виска, если предложенный тобою план действий казался ему тупым до безобразия.

Да нет, мы на крики не обижались – Михмиха нашего (товарищ майор, главный начальник, но о нём особая статья) хлебом не корми было – покричать дай, да стол кулаками на прочность проверить, а всё равно его любили.

Запашный просто напросто никогда не повышал голос, никогда лишнего слова не произнёс, никогда больше полминуты речь не произносил, даже на постановке боевой задачи.

Виделись мы с ним часто, конечно. Каждый раз, когда возвращались с дела. Почерневшие от загара, хотя, куда уж дальше, казалось бы), похудевшийе (тоже больше некуда, разумеется), обнаглевшие так, как могут наглеть только хулиганы-запредельщики в общении с тыловой шпаной.

А Запашный сразу сбивал спесь: — «Ты постой, постой, красавица моя» — его любимая и единственная присказка, которой обрывал он любого из нас, когда мы ещё и не успевали перейти к докладу, завершив настройки. А потом тягуче, занудно, спокойно задавал вопросы  — краткие и скучные, как ссора старых супругов. А мы так же занудно и спокойно, подстраиваясь под Запашного, подчиняясь его ритму, на вопросы отвечали. Гипнотизировал он нас, что ли?

Кладбищенские аллеи. Ла Реклета. Буэнос-Айрес. Фото - Леночка

Как и каждый из нас, Запашный получал письма. Как у многих, дома ждала семья. Но о чём он болтал с друзьями и коллегами, я не знаю. Я был маленьким солдатиком, посему не по чину было с самим начштаба разговаривать вне дел. Знаю только, что друзья у него были. На редких вечеринках мог попить спирту не хуже других, сбегать к соседкам, обменять казённые ножницы на связку бананов – таким же был, как все мы. Никакой разницы.

Ничего больше про Евгения Запашного сказать не могу. Потому что я его не знал.

Однажды вечером я, самым последним в этот день из всех офицеров, сдавал ему секретные карты, полученные утром для ознакомления с обстановкой. Расписался в журнале, положил карандаш, поглядел виновато и сказал, что составить план действий не успел – слишком много деталей, так что только завтра после обеда доложу, во сколько, мол, он меня примет.

Запашный улыбнулся, махнул рукой, пожал плечами: — Да, ладно тебе, парень. Всё ерунда!

Я удивился, потому что не в обычае капитана было позволять нам расслабляться там, где можно чётко назначить время встречи. Но промолчал, конечно, потому что в армии начальству дурные вопросы задавать не принято. И вышел из кабинета.

Запашный аккуратно сложил карты в папку, пометил на сопроводиловке точное время (на минуту позже того момента, что отметил я в листке сдачи документов), завязал папку на шнурок, поставил собственную печать на сургуч, положил папку в железный шкаф, предназначенный для хранения документов, закрыл двери шкафа, опять поставил сургучную печать, теперь уже на створки дверей. Наверно, подёргал дверцы – автоматически, как делал каждый раз, запирая сейф. Потом достал из кобуры пистолет, снял с предохранителя, дослал патрон в ствол, вложил ствол в рот и выстрелил.

Выстрел я услышал. Я успел выйти из здания, по пути зайдя в туалет, но, выйдя на ступеньки, ещё не закурил, хотя сигарету уже достал. Поэтому, между моим уходом и выстрелом  прошло минуты три, не больше.

Позже члены комиссии перечитали его письма. Конечно, копаться в чужих вещах неловко, но это действующая армия. Да в любом случае следователь пытался бы понять причину. Мёртвому уже ничего не обидно, а живым хочется понять.

Но никто ничего не понял. Жена писала хорошие письма. На столе у капитана нашли недописанное ответное письмо. Никаких разговоров, депрессий, ссор, болезней.

Особисты, как ни копались в грязном белье (их понять можно, а осуждать нельзя), не нашли ничего, к чему можно было бы прицепиться, из области шпионажа, порочащих связей и прочей грязи. Ничего. Это они передали его начальнику, а тот нам.

Запашный просто сложил все сданные документы в сейф, аккуратно сейф закрыл, поставил нужные печати и застрелил себя.

А последним в этой жизни он видел меня. И последними его словами стали: «Да, ладно тебе, парень. Всё ерунда».

Вот и всё про Запашного