Как дедушка Калинин Cемена Моисеевича награждал
Осенью 1945 года всесоюзному старосте Михаилу Иванычу Калинину приходилось работать не покладая рук. Только что завершилась война, по итогам её награждали сотни старших офицеров и генералов, а награды старшему командному составу вручал самолично Михаил Иваныч. Причем ордена вручались в Кремле, в роскошном зале, в самой, что ни на есть торжественной обстановке.
Собирали в зале тридцать-пятьдесят награждаемых, вызывали по одному на трибуну, а там Калинин выдавал коробочку с заслуженным орденом, жал руку и напутствовал героя… Когда объявлялась фамилия очередного награждаемого, тот, молодцевато печатая шаг, подходил к председателю правительства, докладывал о прибытии («полковник Иванов по Вашему приказанию прибыл!»), браво отдавая честь, принимал орден, громогласно рапортовал: «Служу Советскому Союзу!», четко разворачивался и, под аплодисменты, печатным шагом возвращался в зал.
Играл оркестр, люди радовались и, конечно, гордились… А кто бы не гордился?
И вот, после того, как очередной награжденный летчик или моряк, вернулся на свое место, помощник товарища Калинина громко возвестил: Семён Моисеевич Рабинович!
Со стула суетливо вскочил небольшой худенький дяденька. Горбатый нос, густые брови, большие очки на подcлеповатых глазах… Взьерошенный и неуклюжий дяденька с типично-анекдотической еврейской внешностью.
Если бы не военная форма, его приняли бы за учёного или управленца — награды ж не только военные заслужили. Но на дяде была напялена военная форма. Именно напялена — иначе не скажешь. Потому что сидела она не просто мешковато, а ужасно. Брюки не падали только потому, что удерживались подтяжками (скрытыми, разумеется, кителем). Сам китель напоминал куцее пальто. Сапоги, хоть и начищенные, были размеров на пять больше ноги… Только золотые полковничьи погоны на плечах сглаживали напрашивающееся сравнение с Чарли Чаплиным. А, возможно, погоны схожесть с великим клоуном подчеркивали, смотрясь странно, если не сказать, нелепо.
Дяденька обычным, совершенно не военным шагом подошел к Калинину, с уважением поклонился и скромно представился: «Добрый день, Я — Семен Моисеевич Рабинович». Зал притих… Но пока ещё без особого напряжение — ясно же, ученый. Форма? Ну, так в военном институте бомбу какую разработал… Что ж, гражданские — тоже люди, хоть и строем ходить не умеют. Заслужил орден — получи!
Через несколько секунд, впрочем, зал замер. Муха, если бы её бдительная кремлевская охрана в зал допустила, и та затихла бы от непривычной тишины…
А дело обстояло так: …Товарищ Калинин принял из рук помощника орденскую коробчку и вручил её Семёну Моисеичу под комментарий: «… орден Отечественной войны Третьей степени». Любая награда почётна, однако, скажем прямо, для торжеств в Кремле не самая важная… Однако товарищ Калинин принял из рук помощника вторую коробочку и тоже вручил её Семён Моисеичу: «Орден Отечественной войны Второй Степени!».
В принципе, необычно, но бывает. Два ордена вручают сразу, мало ли, по какой причине.
Зал заволновался тогда, когда мешковатому полковнику был вручен третий орден — Отечественной войны Первой степени. На первом ордене Ленина зал притих, на втором — застыл. На третьем — как раз та самая муха испуганно затаилась. На первом ордене Красной звезды все стали себя и друг друга щипать — не сон ли кошмарный видят. На втором уверились — сон!
Одним словом, Семён Моисеевич, внешне смахивающий на Чарли Чаплина, получил от главы советского правительства ДЕСЯТЬ орденов, включая высшие военные награды. После чего неловко постоял, сказал «спасибо», собрался повернуться и вернуться в зал, но вдруг сообразил, что полагается награждающего благодарить, причем по-военному. Он ойкнул, вытянулся во фрунт и … щелкнул каблуками сапог, — по-прусскому образцу, как полагалось в немецкой армии, но никак не в советской. А рука автоматически взлетела в партийном приветствии германских нацистов. Правда, тут же опустилась — кто хоть на секунду отвел глаза, тот и не заметил ничего (или сделал вид, что не заметил — от ужаса!).
И тут Семен Моисеевич громко произнес заветную фразу благодарности, хоть и не браво, но всё-таки: «На моем месте так поступил бы каждый!» (ну, вырвалось у человека, вместо «Служу Советскому Союзу»). И, держа в охапку десять орденских коробочек. шаркающим шагом вернулся в зал…
Никто не смеялся… Ситауация была настолько невероятна, что храбрецы-офицеры, под танки с пистолетом не боявшиеся кидаться, проклинали тот день, когда их угораздило родиться… Ведь стать свидетелем, как награждаемый офицер товарищу Калинину гитлеровский салют отдал — этого и врагу не пожелаешь.
Ко всеобщему изумлению. небо не разверзлось, молнии не ударили, охрана никого не повязала. А когда церемония завершилась, и все пошли к праздничному столу за бокалом шампанского и бутрбродом с икрой, Семён Моисеевич и вино пил, и бутерброды жевал не хуже остальных.
На том дело и кончилось. Если бы я хоть что-то выдумывал, я бы много подробностей рассказал… Но история — совершенная правда.
Всё объясняется просто:
Семен Моисеевич Рабинович всю войну, с сентября 1941 года, прослужил в Абвере, на очень важном посту. Как наполовину мусульманин, наполовину немец, бежавший из Ирана после его оккупации войсками СССР и Англии. Поэтому, кстати, его немецкий с еврейским акцентом, его внешность и еще одна физическая деталь никаких вопросов не вызывали.
А так как за годы службы в Абвере привык выкидывать руку и орать «Хайль Гитлер» при очередном награждении, то вот и сорвался.
Форма не по росту была дана в долг товарищами, потому что приехал он в Москву накануне вечером. Неуклюже шел, потому что совершенно забыл, как надо по-русски маршировать. Боялся на прусский шаг сорваться. Как по-русски представляться, тоже забыл от волнения. Но вот, с рукой промашка вышла, сорвался всё-таки. Ну и фраза вспомнилась к не месту — листал забытый кем-то детский журнал в поезде, пока в Москву из Берлина добирался, вот и ляпнул. Хорошо ещё, что начальство поняло, что волнуется человек…
И то, Гитлер и Гиммлер Семёна Моисеевича Рабиновича награждали не один раз — было, дело привычное, а вот советское правительство — впервые. Да еще за все годы все награды сразу вручили. Будешь тут волноваться, конечно…
Как в Абвер угодил, спросите? Да просто. Юноша из еврейской семьи попал в конце тридцатых годов в разведшколу (тут детали не знаю, не могу пояснить, каким именно образом. В те времена, как правило, попадали в другие места, а вот его угораздило в разведку.) Сеня знал фарси (персидский язык) — потому что мама была из семьи персидских евреев. Вот его и направили на иранское направление. В 1940 году он, защищённый отличной легендой, очутился в Тегеране, где внедрялся куда-то там чуть ли не год. Вдруг началась война. СССР и Британия атаковали Иран с двух сторон. Семён бежал из страны, добрался с приключениями до Болгарии, там явился в посольство Германии, предьявил какие-то мокрые и грязные документы — и то, два месяца скитаний… Пояснил, что мама — мусульманка, арийка, персидская дворянка. Папа — немец, инженер, жил в Иране… Да, юноша и сам мусульманин, отсюда определенные детали… Акцент еврейский в немецком тоже просто объясняется — замкнутое землячество на задворках и не так говорит.
Парень оказался востребован — людей с фарси не хватало. Отучился в немецком училище, быстро, по-военным срокам. Получил звание и стал работать в отделе Восточных стран Абвера. И проработал до конца войны.
Самое интересное в том, что всю войну, как сам Семён Моисеевич рассказывал, он работал только на Гитлера. Он был «спящим агентом», который ничего не делает, только ждёт, пока к нему придут, постучатся, спросят про славянский шкаф и дадут поручение. Так никто не пришёл, поручения не дали. После войны он попал в лагерь военнопленных, где продолжал играть роль упёртого нациста. Комендант лагеря его не взлюбил и регулярно избивал. А дядя Сеня орал по-немецки, мол, Хайль Гитлер, да здравствует Великая Германия! За это его комендант снова бил.
Указаний выходить из подполья не было? Не было! Значит, сижу и играю в фашиста. И уже в середине лета 1945 года как-то дядю Сеню вызвали к коменданту. Дядя Сеня поплёлся в кабинет, ожидая очередного мордобоя. А в кабинете, кроме коменданта, сидел неприметный дяденька в штатском. Комендант же стоял навытяжку. Тут дядя Сеня смекнул, что штатский будет в чинах не ниже полковника. Но больше ничего подумать не успел. Штатский встал, обнял дядю Сеню и по-русски произнес нечто, вроде «добро пожаловать на Родину, к родным берёзкам…». Дядя Сеня очень обрадовался тому, что бить не будут. Но перед тем, как выйти из кабинета, спросил громко и с надеждой у штатского: — А можно, я коменданту рожу набью?
Штатский разрешил, но сказал: — «Семён Моисеич, только Вы не очень сильно, комендант же бил фашиста, он же не знал, что Вы герой, а Вы будете бить своего, так что накажите, но не очень.» Дядя Сеня только один раз стукнул. Комендант даже почти не упал.
Поехал дядя Сеня в Москву, был вызван к Калинину, приодели дядю Сеню в форму с чужого плеча. Остальное выше описано.
А потом дядя Сеня был направлен в Азебайджан, где первые два года работал по организации Народно-Демократической Республики Азербайджана, которая хотела отделиться от Ирана, но потом что-то не сложилось (точнее, известно, что именно — там все вожди проворовались), республику закрыли, дядю Сеню назначили начальником иранского отдела Радио Москва (опала за провал независимой республики). А потом он уволился в отставку, а потом уехал в США на ПМЖ, но это уже совсем другая история. Скажу только, что его сначала не выпускали из СССР, но он попросил помощь друга. А с тем вместе они в Иране начинали трудовую жизнь. Когда дядя Сеня шёл на явку, повторяя в уме длинный пароль, а тут к нему подошёл нищий, стал тоже пароль говорить, тут прервался: «У вас продается слав…. Ой, Сенька, это ты? Ха! А-я то всё боялся с паролем напутать…» — «Димка? Ха, привет!» Они в одной группе учились, какой там пароль. Ну, и вот его друг, который никогда не увольнялся из органов, дорос до главного генерала, вот он и помог с выездом.
Конец
 |
| Памятник в Торонто погибшим канадским бойцам. Фото - Леночка |
