Награда нашла героя

Как дедушка Калинин Cемена Моисеевича награждал

Осенью 1945 года всесоюзному старосте Михаилу Иванычу Калинину приходилось работать не покладая рук. Только что завершилась война, по итогам её награждали сотни старших офицеров и генералов, а награды старшему командному составу вручал самолично Михаил Иваныч. Причем ордена вручались в Кремле, в роскошном зале, в самой, что ни на есть торжественной обстановке.

Собирали в зале тридцать-пятьдесят награждаемых, вызывали по одному на трибуну, а там Калинин выдавал коробочку с заслуженным орденом, жал руку и напутствовал героя… Когда объявлялась фамилия очередного награждаемого, тот, молодцевато печатая шаг, подходил к председателю правительства, докладывал о прибытии («полковник Иванов по Вашему приказанию прибыл!»), браво отдавая честь, принимал орден, громогласно рапортовал: «Служу Советскому Союзу!», четко разворачивался и, под аплодисменты, печатным шагом возвращался в зал.

Играл оркестр, люди радовались и, конечно, гордились… А кто бы не гордился?

И вот, после того, как очередной награжденный летчик или моряк, вернулся на свое место, помощник товарища Калинина громко возвестил: Семён Моисеевич Рабинович!

Со стула суетливо вскочил небольшой худенький дяденька. Горбатый нос, густые брови, большие очки на подcлеповатых глазах… Взьерошенный и неуклюжий дяденька с типично-анекдотической еврейской внешностью.

Если бы не военная форма, его приняли бы за учёного или управленца — награды ж не только военные заслужили. Но на дяде была напялена военная форма. Именно напялена — иначе не скажешь. Потому что сидела она не просто мешковато, а ужасно. Брюки не падали только потому, что удерживались подтяжками (скрытыми, разумеется, кителем). Сам китель напоминал куцее пальто. Сапоги, хоть и начищенные, были размеров на пять больше ноги… Только золотые полковничьи погоны на плечах сглаживали напрашивающееся сравнение с Чарли Чаплиным. А, возможно, погоны схожесть с великим клоуном подчеркивали, смотрясь странно, если не сказать, нелепо.

Дяденька обычным, совершенно не военным шагом подошел к Калинину, с уважением поклонился и скромно представился: «Добрый день, Я — Семен Моисеевич Рабинович». Зал притих… Но пока ещё без особого напряжение — ясно же, ученый. Форма? Ну, так в военном институте бомбу какую разработал… Что ж, гражданские — тоже люди, хоть и строем ходить не умеют. Заслужил орден — получи!

Через несколько секунд, впрочем, зал замер. Муха, если бы её бдительная кремлевская охрана в зал допустила, и та затихла бы от непривычной тишины…

А дело обстояло так: …Товарищ Калинин принял из рук помощника орденскую коробчку и вручил её Семёну Моисеичу под комментарий: «… орден Отечественной войны Третьей степени». Любая награда почётна, однако, скажем прямо, для торжеств в Кремле не самая важная… Однако товарищ Калинин принял из рук помощника вторую коробочку и тоже вручил её Семён Моисеичу: «Орден Отечественной войны Второй Степени!».

В принципе, необычно, но бывает. Два ордена вручают сразу, мало ли, по какой причине.

Зал заволновался тогда, когда мешковатому полковнику был вручен третий орден — Отечественной войны Первой степени. На первом ордене Ленина зал притих, на втором — застыл. На третьем — как раз та самая муха испуганно затаилась. На первом ордене Красной звезды все стали себя и друг друга щипать — не сон ли кошмарный видят. На втором уверились — сон!

Одним словом, Семён Моисеевич, внешне смахивающий на Чарли Чаплина, получил от главы советского правительства ДЕСЯТЬ орденов, включая высшие военные награды. После чего неловко постоял, сказал «спасибо», собрался повернуться и вернуться в зал, но вдруг сообразил, что полагается награждающего благодарить, причем по-военному. Он ойкнул, вытянулся во фрунт и … щелкнул каблуками сапог, — по-прусскому образцу, как полагалось в немецкой армии, но никак не в советской. А рука автоматически взлетела в партийном приветствии германских нацистов. Правда, тут же опустилась — кто хоть на секунду отвел глаза, тот и не заметил ничего (или сделал вид, что не заметил — от ужаса!).

И тут Семен Моисеевич громко произнес заветную фразу благодарности, хоть и не браво, но всё-таки: «На моем месте так поступил бы каждый!» (ну, вырвалось у человека, вместо «Служу Советскому Союзу»). И, держа в охапку десять орденских коробочек. шаркающим шагом вернулся в зал…

Никто не смеялся… Ситауация была настолько невероятна, что храбрецы-офицеры, под танки с пистолетом не боявшиеся кидаться, проклинали тот день, когда их угораздило родиться… Ведь стать свидетелем, как награждаемый офицер товарищу Калинину гитлеровский салют отдал — этого и врагу не пожелаешь.

Ко всеобщему изумлению. небо не разверзлось, молнии не ударили, охрана никого не повязала. А когда церемония завершилась, и все пошли к праздничному столу за бокалом шампанского и бутрбродом с икрой, Семён Моисеевич и вино пил, и бутерброды жевал не хуже остальных.

На том дело и кончилось. Если бы я хоть что-то выдумывал, я бы много подробностей рассказал… Но история — совершенная правда.

Всё объясняется просто:

Семен Моисеевич Рабинович всю войну, с сентября 1941 года, прослужил в Абвере, на очень важном посту. Как наполовину мусульманин, наполовину немец, бежавший из Ирана после его оккупации войсками СССР и Англии. Поэтому, кстати, его немецкий с еврейским акцентом, его внешность и еще одна физическая деталь никаких вопросов не вызывали.

А так как за годы службы в Абвере привык выкидывать руку и орать «Хайль Гитлер» при очередном награждении, то вот и сорвался.

Форма не по росту была дана в долг товарищами, потому что приехал он в Москву накануне вечером. Неуклюже шел, потому что совершенно забыл, как надо по-русски маршировать. Боялся на прусский шаг сорваться. Как по-русски представляться, тоже забыл от волнения. Но вот, с рукой промашка вышла, сорвался всё-таки. Ну и фраза вспомнилась к не месту — листал забытый кем-то детский журнал в поезде, пока в Москву из Берлина добирался, вот и ляпнул. Хорошо ещё, что начальство поняло, что волнуется человек…

И то, Гитлер и Гиммлер Семёна Моисеевича Рабиновича награждали не один раз — было, дело привычное, а вот советское правительство — впервые. Да еще за все годы все награды сразу вручили. Будешь тут волноваться, конечно…

Как в Абвер угодил, спросите? Да просто. Юноша из еврейской семьи попал в конце тридцатых годов в разведшколу (тут детали не знаю, не могу пояснить, каким именно образом. В те времена, как правило, попадали в другие места, а вот его угораздило в разведку.) Сеня знал фарси (персидский язык) — потому что мама была из семьи персидских евреев. Вот его и направили на иранское направление. В 1940 году он, защищённый отличной легендой, очутился в Тегеране, где внедрялся куда-то там чуть ли не год. Вдруг началась война. СССР и Британия атаковали Иран с двух сторон. Семён бежал из страны, добрался с приключениями до Болгарии, там явился в посольство Германии, предьявил какие-то мокрые и грязные документы — и то, два месяца скитаний… Пояснил, что мама — мусульманка, арийка, персидская дворянка. Папа — немец, инженер, жил в Иране… Да, юноша и сам мусульманин, отсюда определенные детали… Акцент еврейский в немецком тоже просто объясняется — замкнутое землячество на задворках и не так говорит.

Парень оказался востребован — людей с фарси не хватало. Отучился в немецком училище, быстро, по-военным срокам. Получил звание и стал работать в отделе Восточных стран Абвера. И проработал до конца войны.

Самое интересное в том, что всю войну, как сам Семён Моисеевич рассказывал, он работал только на Гитлера. Он был «спящим агентом», который ничего не делает, только ждёт, пока к нему придут, постучатся, спросят про славянский шкаф и дадут поручение. Так никто не пришёл, поручения не дали. После войны он попал в лагерь военнопленных, где продолжал играть роль упёртого нациста. Комендант лагеря его не взлюбил и регулярно избивал. А дядя Сеня орал по-немецки, мол, Хайль Гитлер, да здравствует Великая Германия! За это его комендант снова бил.

Указаний выходить из подполья не было? Не было! Значит, сижу и играю в фашиста. И уже в середине лета 1945 года как-то дядю Сеню вызвали к коменданту. Дядя Сеня поплёлся в кабинет, ожидая очередного мордобоя. А в кабинете, кроме коменданта, сидел неприметный дяденька в штатском. Комендант же стоял навытяжку. Тут дядя Сеня смекнул, что штатский будет в чинах не ниже полковника. Но больше ничего подумать не успел. Штатский встал, обнял дядю Сеню и по-русски произнес нечто, вроде «добро пожаловать на Родину, к родным берёзкам…». Дядя Сеня очень обрадовался тому, что бить не будут. Но перед тем, как выйти из кабинета, спросил громко и с надеждой у штатского: — А можно, я коменданту рожу набью?

Штатский разрешил, но сказал: — «Семён Моисеич, только Вы не очень сильно, комендант же бил фашиста, он же не знал, что Вы герой, а Вы будете бить своего, так что накажите, но не очень.» Дядя Сеня только один раз стукнул. Комендант даже почти не упал.

Поехал дядя Сеня в Москву, был вызван к Калинину, приодели дядю Сеню в форму с чужого плеча. Остальное выше описано.

А потом дядя Сеня был направлен в Азебайджан, где первые два года работал по организации Народно-Демократической Республики Азербайджана, которая хотела отделиться от Ирана, но потом что-то не сложилось (точнее, известно, что именно — там все вожди проворовались), республику закрыли, дядю Сеню назначили начальником иранского отдела Радио Москва (опала за провал независимой республики). А потом он уволился в отставку, а потом уехал в США на ПМЖ, но это уже совсем другая история. Скажу только, что его сначала не выпускали из СССР, но он попросил помощь друга. А с тем вместе они в Иране начинали трудовую жизнь. Когда дядя Сеня шёл на явку, повторяя в уме длинный пароль, а тут к нему подошёл нищий, стал тоже пароль говорить, тут прервался: «У вас продается слав…. Ой, Сенька, это ты? Ха! А-я то всё боялся с паролем напутать…» — «Димка? Ха, привет!» Они в одной группе учились, какой там пароль. Ну, и вот его друг, который никогда не увольнялся из органов, дорос до главного генерала, вот он и помог с выездом.

Конец

Памятник в Торонто погибшим канадским бойцам. Фото - Леночка