Мемуары немецкого военврача

Мемуары немецкого военврача

Интересный эпизод из мемуаров немецкого военврача Ханса Киллиана (Hans Killian) «Цена войны».

Холода зимы 1941 года : Ну, я не буду опять про обморожения и т.д. Это всем известно.

Я лучше про немецкую глупость (согласно, напоминаю, мемуарам майора-хирурга) :

Сани. Присылают тысячи саней в армию. Но они тяжелые, предназначены для Альп. Там другой снег, там другие условия. Эти сани годятся только на дрова в условиях русской зимы. И три тысячи таких саней прислано только на участке автора.

Ни у кого не хватило ума испытать сани перед производством и засылкой. Ими забиты эшелоны, железнодорожные пути, станции. Никаких партизан не надо. Наоборот, пожгут если, только лучше немцам будет. Не надо будет возиться с этими санями.

Но, разумеется, лошадей для саней забыли прислать, так что в любом случае сани не нужны были…

Шарфы. Присылают на фронт разномастные шарфы. Яркие, разноцветные. Дети немецкие для дорогих солдат на уроках вязали.

(Моя мама рассказывала, как они в Сибири рукавички шили на фронт. Ей учительница объяснила — девочке, что красное пальтишко старое, найденное в чулане, которое три сестры по очереди относили, это хорошо, но красная ткань должна на подкладку идти, а сверху материал от рубашонки серенькой соседнего Вовочки, чтобы враг не увидел издали яркий цвет рукавички!)

Маму так потрясло, что она нечаянно могла выдать бойца ярким цветом руковички, что она всю жизнь помнила слова учительницы. Уверен, что и учительница получила инструкции, и те, кто всесоюзный пошив организовывал, тоже не забыли об этом…

А у немцев? Шарфы теплые, но КРАСНЫЕ, ЖЕЛТЫЕ, ПЕСТРЫЕ, — всех цветов радуги, веселят глаз…

Фрау в тылу искренне шили их солдатикам на фронт, а никакой партийный-шеф организатор не сообразил их надоумить, чтобы темные цвета делали…

Но это не всё!!

Армия укутывается в эти шарфы. Тепло, всё же… Хоть в тылу ходить можно в них, коли на переднем крае опасно.

Но через два дня приказ командования: Шарфы сдать и уничтожить под контролем.

Основание: — Нарушают армейскую форму, подрывают мораль и дисциплину.

Так и хочется сказать: Вы, ребята-немцы-начальники, если уж не смогли своих солдат теплой одеждой обеспечить, так уж не уничтожайте то, что есть… Зачем жечь, если можно в тылу носить или в госпатале? Не положено! Сколько врачи не просили, не позволили им. Сожгли всё.

Впрочем, хорошо, что так вышло. Хуже было бы, если бы немцы умнее оказались бы.

Эпизод про лекарства

Эпизод особо не выделяется. Нет впечатления, что автор пытается что-то навязать читателю.

Описывается примерно так: Июль 41. Каунас. В немецком госпитале закончились лекарства, бинты и прочее. По организационным причинам – тылы отстали. Майор соображает, что в Каунасе должен быть советский медицинский склад – ведь это крупный центр. Так как город не пострадал, ясно, что склад не уничтожен. Эвакуировать не успели, это тоже ясно, ничего вообще оттуда не эвакуировали.

Начинает искать. Находит целых два склада. На первом почти ничего полезного нет, это маленький, обычный военный склад. По всему видно, что в первые дни войны им активно пользовались. На втором складе глаза автора лезут на лоб. Комнаты, залы, подвалы забиты капельницами, скобами для протезов, нитками для ран, и т.д. и т.п. Залы забиты оборудованием. Самым современным, в упаковке. Там же – груды лекарств.

Автор начинает проверять. Благо, надписи на латыни. Оказывается — всё, что ему надо, тут есть. Автор рад. Срок годности лекарств не указан, но выясняется что все лекарства произведены в марте 41 года, а в армии того времени срок годности определялся шестью месяцами (по разным причинам), так что автору становится очевидно, что лекарства годятся. То же касается всевозможного оборудования. Солдаты вывозят лекарства и средства в госпиталь, хватает на всю группировку.

«Я так и не могу понять этих русских. В одном месте сосредоточить столько медицинских средств, что хватило на всю нашу армию. Зачем столько лекарств в одном месте и так близко от границы? Как оттуда они собирались снабжать всю армию? Для мирного времени эта концентрация глупа. А если они знали, что мы нападем, зачем так близко к границе держали такой склад? И ведь к осени 41ого года все эти лекарства пришлось бы выкидывать.»

Всё. На этом эпизод заканчивается. Теперь посчитаем: Срок годности лекарств, конец сентября или даже раньше. Разумеется, всю эту массу лекарств со склада надо изымать не в последние дни а за месяц или два до окончания срока годности, если не раньше.

В любом случае, вопрос ставится так: Правильно ли можно понять из описания автора, что в июле-августе вся эта масса лекарств и оборудования должна была быть брошена в войска? Для чего в июле-августе готовились потратить огромное количество медикаментов? Автор книги этим вопросом не задается.

Книга вышла в начале шестидесятых годов. О ней забыли. Hans Killian «Prix de la guerre” («Цена войны»). Место действия: Советский Союз. Время действия: июнь 41 — конец 43 года. Киллиан служил майором, был военным хирургом. До войны работал хирургом в больнице, да и во время войны с профессиональной точки зрения для него не очень ситуация изменилась. Должность в армии – хирург-консультант при главвраче армии, в связи с чем не был приписан к определённому госпиталю, а мотался по разным полковым, дивизионным, корпусным госпиталям. Постоянно в разъездах на машине с постоянным шофером, с которым сдружился, иногда доставляли на место на самолёте.

Поэтому человеку довелось много, чего повидать. И описывает он всё с деталями, подробно. Насколько правдиво? Не знаю, но впечатления выдумок нет. Мемуары писал в 1964 году. Что-то мог подзабыть, а что-то напутать. Но пишет искренне, судя по всему. Ругает и хвалит, не глядя на звания и стороны.

Например:

Когда-то мне довелось читать мнение советского военврача о том, что в сравнении с немецкими врачами советские работали лучше, так как ампутаций у них было раза в два меньше, чем у немцев.

И вот, в этой книге четко и ясно сам немец подтверждает как бы заочный спор – действительно, так и было! Только не потому, что, как считает советский врач, немцы ампутировали конечности ради скорости и экономии сил и средств, а из-за дурной организации германской военно-медицинской службы.

Дело в том, что полевые санитары по немецким понятиям не должны были хорошо владеть медицинскими знаниями – их дело, наложить повязку, вытащить раненого, отправить в медпункт. Из-за этого очень часто они стягивали слишком туго ранения. Пока пациента довозили до госпиталя, состояние становилось таким, что приходилось конечность ампутировать. И тут же врач пишет, что у русских в этом отношении политика была иной, полевые санитары были грамотны и таких ошибок не допускали!

С другой стороны, у русских на поле боя часто были женщины-санитарки. А им труднее вытаскивать раненых. К тому же, из-за особенностей организма, организовывать их тяжелый труд на грязнейших полях боев было гораздо сложнее, процент заболеваний у них в советской армии был гораздо выше, чем у немецких санитаров, так что и готовить приходилось их гораздо больше, чем немцам.

Только черновик, в сети для моего товарища, чтобы ему было проще искать. К остальным материалам этого сайта отношения не имеет.

О морозах

Ганс Киллиан, немецкий майор-военврач, хирург, оценок, как правило, не дает. Только факты. Интерпретирует факты крайне редко. Только тогда, когда говорит о медицине (а медицинским вопросам посвящено две трети мемуаров).

Вот его цифры: Валдайские высоты. 12 тысяч обмороженных прошли через только один госпиталь за декабрь-январь 1941 года, в котором он тогда работал. Госпиталь был «корпусным», а в корпусе по штату полагалось иметь 45 тысяч солдат. В госпиталь попадали только серьезные случаи. Сотни просто вымерзли насмерть, так что в госпиталь тоже не попали. Очень часто раненые погибали от морозов. В некоторых ротах потери от морозов доходили до 70%. Ладно, руссиш морозен, понятно.

Но!! В январе 1941го года (в январе!!) на лечение поступали больные в летней форме.

Перчаток и рукавиц не хватало даже половине личного состава. Тулупы выдавались только часовым.

Рукавички вообще ничего не стоит производить. Гитлерюгенд сказал — надо, дети ответили — есть! Взяли из чуланов драные пальтишки и после уроков в неделю одну пару рукавиц, по образцу… Главное, не забывать про необходимость двух пальцев в рукавице, а не одного большого. Разномастные получатся? Неаккуратные? Зато армия не вымерзнет.

Но у них, в хвалёной германской армии, врач только после начала морозов вспоминает про мемуары начмеда у Наполеона и на них учится обходиться с обморожениями? Дико ведь. А где была медслужба 23 июня? (кстати, в Мальвинской войне было точно так же!)

Ведь есть свои врачи, работавшие в Латвии, России, на севере. Есть финны, есть покоренная Норвегия… Неделя на организацию конференций и выпуска инструкций. Вот и нет ампутаций из-за того, что врачи в ноябре оттаивали обмороженных горячей водой…

Но это не всё: только в конце января в немецкую армию стала поступать краска для покраски в белый цвет танков! (на участке автора). Советские танки были белыми с момента падения снега.

Попытки же выкрасить танки в белый цвет мелом встречались в штыки командованием: — Это нарушение инструкций! Конструктивные исправления без разрешения конструкторов.

Однако, про тупость немецкой военной машины лучше в следующем эпизоде расскажу.

Советские медики в плену

Удивление автора мемуаров вызвала организация, точнее, полное отсутствие организации медслужбы у пленных русских.

Всегда до этого, включая русскую армию в первой мировой войне (а автор тогда уже был лейтенантом, правда, юным артиллеристом), пленники сохраняли военную структуру. Старший по званию пленный принимает командование и начинает работу.

Так происходило в любой армии, без исключения. Ведь такая структура нужна не победителям, а самим пленным. По самым разным причинам, начиная от обеспечения продовольствием и заканчивая пресечением драк между людьми, поддержанием дисциплины и морали. Только среди пленных советской армии такой структуры не существовало (напоминаю, по словам автора). Никто из пленных советских командиров не брал на себя ответственности.

Немецкие врачи поговаривали, что те боялись быть обвиненными после в измене.

Автор мемуаров не понимает, при чем тут измена? И вспоминает, что в 14-18 годах было совсем иначе. Русские пленные организовывали свои медпункты, получали из дома лекарства, требовали снабжения у немцев…А Красная Армия оказалась единственной армией, где пленные врачи не организовывали собственные медслужбы.

Уже в июне 41 был разослан неожиданный для немецких врачей циркуляр о создании на базе своих госпиталей отделений для раненых советских пленных. Конечно, этому уделялось меньше внимания, чем своим солдатам.

Но во всех разгромленных армиях – польской, югославской, греческой и так далее, местные пленные врачи не просто лечили своих, но и, на правах коллег, ругались с немцами, требуя лекарства! В Советском Союзе автор ожидал, что тоже придется ругаться и очень был удивлен, увидев, что даже врачи пленные отказываются сотрудничать с врачами немецкими. Отказываются напрочь. На их глазах умирают раненые, а они отказываются принимать помощь от немецкой медицины.

Мне сложно судить, сколько тут истины, сколько приукрашено. То, как СССР относился к собственным пленным, известно. До 1956 года даже плененные бойцы Брестской крепости отсидели в лагерях за «сдачу в плен». Можно себе представить, что сделали бы на родине за «сотрудничество с военными властями противника». Но сложно судить и о том, когда немцы прекратили политику джентльменства по отношению к раненым. Что-то понятно, но далеко не всё.

Замечу, что примерно треть объёма книги я пролистал по диагонали – это подробные и очень детализированные описания хурургических операций, особенностей ранений, странные или, наоборот, классические случаи, применяемые меры, лекарства, способы лечения.

Одним словом, интересны и понятны эти эпизоды только специалисту, да и то, скорее всего, с исторической точки зрения, так за шестьдесят лет, уверен, и способы лечения изменились.

Вот одна бытовая зарисовка:

Майор едет два часа на машине мимо колонны военнопленных (июль 41, около города Холм). В конце колонны останавливаются, так как замыкающий колонну конвойный просит у шофера сигарету, майор позволяет остановиться.

Конвойный жалуется: — Что делать будем, не знаю. Их же кормить надо!!! А нам привезли еду из расчета обычного для конвоя — мол, количество конвойных, умноженное на 20 — это обычная норма кормежки военнопленных.

Майор: — А сколько пленных?

Конвойный: — Не считали, но тут их тысяч двадцать, как видите.

Майор: — А вас сколько?

Конвойный: — Восемь человек.

Пленные на глазах майора и конвойных убегают в лес, где хватают ягоды, потом возвращаются в колонну. Бежать никто не пытается. Все в прострации и депрессии.

Что с ними стало, автору неизвестно, но еду доставить туда было просто почти невозможно, даже если бы она была, так как дороги были страшно забиты, путь в тридцать километров автор преодолел за пять часов, не меньше. По его мнению, если не случилось чуда, то умерли от голода, если начальник не взял на себя смелость распустить пленных (летом 1941 года такое ещё случалось).

Немножко о человечном

Много в книге любопытного. Вид войны как бы «снизу» и глазами немецкого офицера-трудяги. Иначе говоря, это не генерал, которому хочется себя обелить и других обвинить.

Это не лётчик и не подводник, которые видели войну из облаков или из-под воды, а, следовательно, не могут показать «окопную» правду. Даже не пехотный офицер, который так или иначе участвовал в действиях и волей-неволей все-таки выступает с точки зрения участника. В чём-то, автор «сторонний наблюдатель». Он лечит больных и раненых. И этому уделяет большую часть книги – по-моему, прекрасное подспорье по истории военной медицины, кстати.

А вот в описаниях переездов, общения с людьми и всего прочего — он наблюдатель, не более. Тем и любопытен.

Большая часть описаний дел, не связанных с госпиталем — это то, что авторы он видит из окна своей машины, хотя, кажется, сам автор не замечал этой особенности, когда книгу писал. Оно и понятно – работы было полно, не до пьянок.Большая часть описаний построена, как бы, на отдельных эпизодах, как они отложились в его памяти. Привести даже десятую часть невозможно, так как в книге 400 страниц текста, и пришлось бы просто переписать половину книги.Вот ещё пара эпизодов:

Весна 1942 года. Русские самолеты каждый день бомбят аэродром около Демьянска, где окружена немецкая дивизия. Так получилось, что немецкой авиации нет, ПВО тоже почти нет. Майор прилетает для организации полевого госпиталя. Через пять день садятся несколько транспортных «юнкерсов» для эвакуации раненых. В момент погрузки их опять прилетают несколько советских самолетов и делают заход, уже издали обстреливая поле из пулеметов. Ясно видно, что поле заставлено носилками с ранеными, машинами с красными крестами.

Самолеты вдруг перестают стрелять и уходят от аэродрома, начиная бомбить какие-то другие позиции. Автор пишет, что они не могли не понимать, что им очень выгодно было разбить транспортники, которые забили полосу – ведь еды у немцев не хватало и на здоровых. Но увидев кучу носилок с ранеными, ушли бомбить другие цели. Автор пишет, что за всю войну, — не считая первых месяцев, эта была единственная человеческая нотка.

А летом 41ого года вдоль дорог стояли сотни мальчишек, торгуя черникой в берестяных туесках. В деревнях немцев встречают если не радостно, то равнодушно.

Военных священников просили окрестить детей. Как правило, речь шла о детях от 4-5 лет и меньше. То есть (это уже не автор пишет, это у меня такой вывод) – все, кто родился после 37 года, крещены не было, священников в деревнях не осталось, если автор не путает. Речь у него о районах Валдая.

Он, как врач лечит больных крестьян, за это получает яйца, молоко, фрукты и так далее. Отношения с населением нормальные.

С осени 41ого года ситуация меняется. Все озверевают постепенно с обеих сторон. По мнению Киллиана, начало озверению положено эсэсовцами, которые за каждый выстрел партизана (а появились те в конце августа) начали вешать и расстреливать всех, кто под руку попадался, зачищать деревни и сжигать их дотла.. К тому же, начали облавы, расстрелы на месте заложников, тех, кто прятал «неугодных лиц» и тому подобное. Вот тут торговля грибами прекратилась, лечить поселян перестали, а те стали убегать при виде немца и стрелять из лесов.

Эсэсовцы ли виною, не знаю, скорее, нет. Скорее, общая политика Гитлера. Все поняли, что это не просто война между двумя вождями-бандитами, а на самом деле за выживание война.

Про дисциплину и тупость

Итак, я упомянул уже, что попытки немецких танкистов выкрасить танки в белый цвет мелом встречались в штыки командованием: — Это нарушение инструкций! Не сметь! Это ж конструктивные исправления техники без разрешения конструкторов. Поэтому даже в кинохронике мы и сегодня видим, как немецкие танки наступают чёрными по белому полю.

Бред? Бред. Но даже Советская армия, особой инициативностью никогда не отличавшаяся, до подобного бреда не доходила.

Автор мемуаров написал меморандум врачу в соседний госпиталь, требуя отказаться от прижигания ран. Потому что это вредно при обморожении. По-врачебному написал, как коллега. Но напрямую, а не через старшего командира.

Тот врач жалуется начальнику на получение письма. Автора вызывают на ковер — почему обратились в другую часть не по команде? Автор получает втык, издается циркуляр по армии – запрещено общаться не по команде! И эта бумага ходит в январе, когда катастрофа с морозами. Больше делать им нечего было…

В Даугавпилсе 40 паровозов стоят — лопнули котлы из-за замерзания воды! От незнания? Храбрая диверсия смельчаков партизан? Дефект? Не… не угадали!!

Некому было инструкцию дать о том, чтобы не гасить топку на период остановок… Указание — гасить! Во имя экономии топлива. Никто не решился отменить запрет в морозы без разрешения сверху!

В январе немецкие часовые завертываются в простыни, чтобы их не видно было. Лыж тоже нет. Ладно, за это надо интендантов стрелять, вместе со штабными планировщиками войны.

Но вот это что?:

Ботинки «зимние» поступили в декабре. Утепленные, что есть, то есть…

Только это полуботинки. Как бы летние туфли, но с мехом. Они невысокие. Снег попадает внутрь, замерзает, нога отмораживается. В госпитале попадают поголовно все, кто эти туфли носит.

Врач подаёт рапорт, требуя прекратить посылать и носить такую обувь, никакого эффекта. Ладно, может быть, ему не всё понятно со своей колокольни, лучше такие туфли, чем никакие.

Но тогда как расценить следующее?: Попытки надевать такие туфли на спецобмотки встречаются в штыки — это нарушение формы одежды! Нельзя!

Попытки установить отопление в грузовиках — нельзя! Опять конструктивные доработки без позволения сверху! И это в условиях военных действий в русской глубинке.

Немцев вытаскивают из кузовов машин после переезда мертвыми…

Так что, мороз — морозом, секретность — секретностью, а голову на плечах тоже иметь надо, если на войну собрался.

Поразительная тупость.

Еще один любопытный эпизод, из совершенно другой тематики: Июль 1941 года. Аэродром в Латвии. Приезжает офицер из отдела трофеев, они же подсчитывают потери противника, то есть, советские потери.

Врачи тут же суетятся, организовывают госпиталь. Мужик смотрит на сотню советских разбитых самолетов, говорит: — Сто штук, так и запишем.

Ему советуют: — Так там, за ангарами еще штук двести навалено.

Он в ответ: — Нет, ста хватит. И так никто не верит в те цифры советских потерь, что мы объявляем. У нас указание считать только те, что на центральном поле стоят…

Между прочим, Хиллиан постоянно возвращается к вопросу качества дорог в СССР, но ругает не дороги, а немецкое командование, которое никак не могло принять правильные решения, чтобы нормально по этим дорогам можно было ездить без нервотрёпки.

Любопытен эпизод с лошадью, который звучит мелодраматически, но сам автор так и признает, что выглядело трогательно, а описание выглядит, как мелодрама: Раненая лошадь лежит на дороге, надо пристрелить. Но никто этого не делает. Главное, что вокруг нее с обеих сторон уже как бы две дороги сделаны, люди объезжают.

А всего лишь час назад по этой дороге проезжала советская отступающая колонна. И совершенно ясно, что отступающие солдаты тоже лошадь объезжали. И вот идут дивизии и все объезжают лошадь, ни у кого рука не поднимается ее добить, причем одна дивизия гонится за другой, тысячи трупов лежат, раненую лошадь объезжают.

Невозможно понять людскую психологию.

Мемуары немецкого военврача темны и печальны. Фото от Леночки.